чувствует себя лучше. Он глядит на товарищей уверенным взглядом. Лицо у ненца синее и страшное, как будто у утопленника. Только глаза живут.

«Не будет жить», — думает Кендык и качает головой.

Беленький лопарь все харкает в свой чугунный стаканчик. Он такой хрупкий, замученный, как увядший цветок. Кендыку жалко Михаила. В его строптивой душе загорается гнев.

«Зачем эти болезни? — спрашивает он мысленно. — Откуда они, для чего они? Кто их создал?»

— Кто создал болезни? — спрашивает он громко, вслух.

Соседи молчат. Живые глаза на мертвенно-синем лице мучительно щурятся. Мартынов сплевывает в чугунный стаканчик.

— Кто создал мир? — спрашивает Кендык. Вопросы его восходят к зениту мироздания, как будто по лестнице. Вот он поднялся к основному вопросу вопросов, который тысячи и тысячи лет задают себе люди:

— Кто виноват?

Глаза Михаила вспыхивают лукавым огоньком.

— А сам ты как думаешь? — спрашивает он в свою очередь. — Кто создал мир? Духи?

Кендык качает головой:

— Нету духов.

— Ну, дух, — поправляется лопарь. — По-русскому «бог» говорят.

Кендык отрицательно качает головой.

— Бога не знаю, — упрямо отвечает он.

— Ты вот не знаешь, — продолжает Михаил таким же насмешливым тоном. — А я, может, знаю. Хочешь, скажу? Бог будто добрый, говорят. Я доброго не знаю, не видел. Волки злые. Гнусь[51] тоже злая. Голод, болезни, да мало ли, — все злое. А люди того злее. Русские исправники, лопарские старшины. Хотя и называются «старшины», будто добрые, свои, а все равно злые, чужие. Финские скупщики, русские скупщики, зырянские хозяева, лопарские хозяева, один другого подлей и злее. Кто создал злое? От доброго злое не выйдет. Оттого я скажу: мир создал никакой не бог, мир создал злой дух, злые духи, один или много, не все ли равно. Один, да большой, хуже, чем много, да маленьких. Вот был царь русский. Звали его Солнечный Начальник, а был он как темная ночь. Вот это и был злой дух. Злые духи создали болезни. Кендык упрямо качает головой.

— Нет, нету духов. Ни злых нету, ни добрых нету.

Эти странные мальчишки ведут философский спор, как некогда Иов со своими друзьями Елифазом и Софаром, но только метод их суждений иной, чем у Иова. Иов от земли поднимается к небу, они от небес стараются спуститься на землю.

— А люди злые, — напоминает Мартынов. — Начальники, торговцы, шаманы.

Кендык презрительно фыркает:

— Что шаманы, так себе, мразь! Хозяева хуже шаманов.

Наступает молчание. Кендык думает тяжело и упорно. В голове его словно вращаются грузные жернова.

— Люди злые есть, — говорит он резко. — Злые богачи, все богачи злые. О них надо думать, а на духов не свертывать. Их надо колотить. Духи улетают, а люди, небось, не улетят. Духов в караулку не посадишь. Под замок не запрешь. А купца и запрешь, и посадишь, за милую душу.

Лопарь широко усмехнулся и кивнул головой.

— Мы сами сажали. В позапрошлом году после ярмарки. У нас были меха, у них была, конечно, водка. Они нам поднесли, отуманили, забрали песцов и лисиц почем зря, почем попало. Наутро мы встали — зло такое, ни мехов, ни товара, шумит в голове, жжет внутри, опохмелиться нечем. Однако времена не прежние. Пошли мы к купцам, сразу, всем табором. Они говорят: «Вы куда?» А мы говорим: «Вот куда!» Взяли за белые ручки, как в песне говорится: «Один ведет за левую, другой ведет за правую, а третий в шею бьет». Вывели их вон, завели в караулку, закрыли замком, потом все дочиста взяли: ихние товары и наши меха. Все под гребенку, начисто. Кстати же нашли, заодно, жидкой немного, чтоб опохмелиться. Стало в голове яснее, в глазах веселее. Суглан собрали. Что будем делать с мехами и с товарами? Кто кричит: делить! Кто кричит: продать! Еще раз продать. А потом видно будет. А Мишка-матрос говорит: «Этак неладно. Давайте, сделаем на обе стороны. Половину отберем и поделим, каждому пай, и делай, что хочешь, хоть тем же купцам другой раз продавай. А половину положим, будем строить артель, купим сетного товару, нитей, конопли, сети свяжем, лодки выменяем, устроим общий промысел. Вот тогда из злого выйдет действительно доброе».

— Вот видишь, — сказал Кендык и тоже усмехнулся.

— Вижу-то я вижу, — сказал Михаил, — а только я вижу не все. Ну, пусть по-твоему, злость от людей, — ну а болезнь откуда? Вот я здоров, хожу, бегаю, и вот сразу болен. Откуда болезнь?

Кендык подумал.

— Болезни от заразы, — сказал он веско, но не очень уверенно.

— А зараза откуда?

Кендык молчал, не зная, что сказать.

— Спросим у доктора, — предложил Михаил. — Он скажет.

Глава тридцать вторая

— Доктор, скажите, что такое болезнь?

— Какая болезнь?

— Да моя болезнь, — ответил Михаил. — Съела она меня.

— Ваша болезнь от микробов, — сказал доктор.

— А что микробы?

— Бациллы, — сказал доктор.

— А что бациллы? Все слова такие непонятные.

— Мелкие такие бациллы… Вот головастики бывают, мошкара. Бациллы в сто раз меньше. Вот я покажу вам. Есть у меня микроскоп, машина такая, стекло, чтоб видеть все самое мелкое.

Михаил и Кендык стоят над микроскопом. Михаил, прищурившись, заглядывает в объектив. Там видны точки и черточки действительно вроде головастиков, они бегают взад и вперед, толкая друг друга.

— Разве не духи? — спрашивает Михаил задумчиво. — Мелкие, живые, заразная болезнь.

— Нет, иные, — возражает Кендык, — не духи, тела. Такие червяки поедают человека и тем размножаются…

— Духи тоже размножаются, — возразил Михаил.

— Этих головастиков, бацилл можно убивать.

— Духов тоже можно убивать, — настаивал Михаил.

— Как же тебе объяснить? — пришел в затруднение доктор. — Духи — это чудесное, такого не бывает. А бациллы — простое, зверюшки такие, букашки. Бывают большие буканы и маленькие букашки, вот и вся разница.

— Ну а болезни при чем? — спрашивает Михаил.

— Болезни бывают от грязи, — сказал доктор. — Помни сам и других постоянно научай. Первое. Руки мой, лицо мой. Второе. Ходи часто в баню. Третье. Не плюй на пол. Четвертое. Проветривай спальню.

А если заболеешь, иди к доктору, он даст тебе лекарство.

Доктор словно читал на память пункт за пунктом из санитарного плаката. Метафизический вопрос о сущности жизни и болезни, заимствованный у Иова, он свел к практическим правилам гигиены человеческого тела.

Доктор ушел. Часы пробили одиннадцать.

— А в этом есть ли дух? — спросил Михаил с колебанием в голосе.

— Нету! — ответил Кендык по-прежнему уверенно. — Хотя и зовется по-чукотски «сердце-стукалка», а сердца никакого нет, только медные колесики. Я знаю, я разбирал и опять собирал, и ружье разбирал и опять собирал. Часы разобрал и испортил, перестали стучать, уж что я