– Это неправда, – рассерженно сказал приставу князь Волконский. – Когда убили вора-расстригу, убежал из Москвы один из его ближних, занимавшийся чернокнижием и не единожды битый за то кнутом в пытошной, злодей Михалко Молчанов. Он после погибели вора Гришки стал выдавать себя за царя Димитрия, то есть за Самозванца, оставшегося будто бы в живых.

– Ну уж не знаю, – пожал плечами польский пристав. – Я сам его не раз видел.

– Каков же он рожей и волосом?

– Ростом не мал, лицом смугл, брови черные нависают, глаза небольшие, темные. Волосы на голове черные курчеватые, усы черные, бороду стрижет, на щеке бородавка с волосами. По-польски говорит, грамоте польской горазд и по-латыни говорить умеет.

– Это вы, пан пристав, описали перед нами сподвижника расстриги – Михайлу Молчанова, он же стал тогда убийцей жены Годунова царицы Марии. А прежний вор Гришка Отрепьев ростом был невелик, лицом не смугл, волосом рус с рыжиной.

Принимали посланников Шуйского скверно. Простой люд повсюду в Литве – и по городам, и в посадах, и в панских имениях – бесчестил их, называл изменниками царю Димитрию, браня непристойными словами. В Минске следом за их каретой бежали со злобными криками. Бросали камни, хотели драться с охраной, а посланников грозили убить.

В Кракове король не только не пригласил дипломатов Шуйского к обеду, но и не прислал никакого возмещения – другого достойного их звания продовольствия. Что раньше полагалось по статусу.

На объяснение их в письменном виде всей истории с Самозванцем, король Сигизмунд при аудиенции пенял им:

– Во время убийства царя Димитрия, случились многие разбои и нападения на поляков, прибывших с ним. Резню поддержали те, кто захватил власть в Москве. А теперь многие люди разыскивают Димитрия, чтобы его поддержать и снова отправиться с ним к Москве.

– Но сие есть злодеи и нарушители договора, – с укоризной в голосе сказал Волконский. – А они имеют поддержку в Польше у знатных панов и князей, а не только у черни.

– Сами люди Московского государства делают у себя разруху и затевают войну, на нас же сваливают, – раздраженно заявил король. – Если государь ваш отпустит воеводу сандомирского с сыном и дочерью, так же как многих других польских и литовских людей, удерживаемых в Москве, то и мы ответим возвратом русских пленных.

Паны сейма возмущались тем, что появление «второго Лжедимитрия» Москва опять сваливает на них. Посланники грозили панам: мол, если король не остановит поддержку самозванцев со стороны поляков, то царь Василий пошлет на Ливонию королевича Густава[81] и шведских рейтаров. Толку в этих переговорах было очень мало.

Для Сигизмунда грознее был очередной рокош, а не королевич Густав. Он совсем не желал войны с новым московским царем, но не отказался бы от давно желаемого Смоленска, а также Пскова и Новгорода, которые обещал ему первый Димитрий.

После посещения в Звенигороде паном Борзковским знатных поляков, войско «царя Димитрия Ивановича» немедленно двинулось к Москве.

Шуйский хватался за голову, падал перед иконой и молил о помощи Господа, Богоматерь и всех святых. Молил со слезами: «Что делать? Что делать, Господи? Спаси, сохрани и помилуй»… А тут принесли тяжкую весть: Псков… уже не южные северские города… оплот державы вместе с Новгородом на северо-западе… присягнул Вору-самозванцу. Новгород тоже ненадежен. А в самой Москве заговоры один за другим. Хватают изменников, головы рубят – да что толку.

Вот и послал навстречу Вору сильное войско. Во главе поставил молодого племянника Михайлу Скопина.

– Даю тебе, Михайлушка, полк Романова да полки князей Трубецкого, Троекурова, Катырева. Князья в прошлые разы неплохо себя показали. Думаю, сил достанет вам разбить воровское войско. Да самого самозванца бы пленить.

– Знаю, государь Василий Иванович, он, Вор-то, от Калуги идет прямиком на нас.

Вышло войско под главенством Скопина через Серпуховские ворота. Выйдя, послал Михайла Васильевич передовые дозоры. От князей Троекурова, Трубецкого, Катырева потребовал лазутчиков ему предоставить. Предоставили. Все прекрасно, все справно. Они ушли и не вернулись. Подозрительно. Пришел один. Плел, плел что-то невразумительное, а потом и покаялся.

Сказал, что князья Катырев, Трубецкой да Троекуров сговорились учинить измену. Хотят переметнуться к Вору вместе со своими помощниками, стрелецкими сотниками и со всеми полками. С ними, простыми-то ратниками, уже разговоры велись. Большинство согласилось изменить Шуйскому.

«Да, ну и князья, ну и воеводы русские… – думал, едва сдерживая возмущение, Михайла Скопин, главнокамандующий. – До какого позора можно дойти, ежели мыслишь только о своем чванстве, своем богатстве… И главное для тебя не отчина, не Москва, не народ православный, а брюхо, честолюбие, корысть… Эх, Иуды Искариотские… Ну ладно, не нравится вам Василий Иванович Шуйский… И впрямь он не мед. Сам на Самозванца греб, когда хотел Годунова сбросить, на его место залезть. А потом устроил заговор на Лжедимитрия и его убил. Сам стал царем, – только не нравится дядя ни мизинным, рваным да голодным людишкам, ни вятшим, знатным да богатым… Предают изменники свою столицу, свои златоглавые церкви, своего ими же избранного да коронованного государя. Им теперь подавай “царя Димитрия Ивановича”, хотя знают все князья и бояре, что никакой он не “Димитрий”, ни сын Ивана Грозного и даже не Гришка Отрепьев, расстрига, самозванец и лжец, хотя человек был неглупый и поворотливый, – может, хотел добра сделать больше на Москве – да куда там, связался с поляками, с литвой, с католиками-иезуитами – с исконными врагами… И в других многих городах царства Московского воеводы – те же князья да бояре, да дворяне из старых служилых родов присягают Вору, как истинному государю… Будто не видят: в войске у него больше половины поляки, литва, казачье безжалостное… Им русских людей резать, грабить, убивать да насиловать, русскую кровь лить – что воду… А простой народ доверчив, темен, беспонятлив да беспамятен… Ежели ему нынче плохо – надобно царя менять на “справедливого”, “истинного”, будто бы пройдоха им двери райские отворит да жизнь безмятежную устроит…»

Наутро вызвал Катырева, Трубецкого, Троекурова в свой шатер. Резко, холодно сказал об их измене. Не обращая внимания на оправдательные восклицания и кудахтанья, пояснил:

– Ваши уговоры подслушаны, ратники опрошены. – И своим стрельцам: – За караул их немедля. К царю, к думцам, на расследование.

Князей и их приближенных разоружили. Кто хотел сопротивляться, связали. Окружили отрядом верных стрельцов и повезли в Москву – к дыбе, кнутам, огню. К плахе посреди Красной площади.

Михайла Скопин написал царю грамоту. В ней указал вину князей-изменников. Присовокупил: «Отправляю их к тебе для розыску вместе с их сообщниками. А Вор, по сведениям лазутчиков, идет на Москву. Полагаю, хотят ударить на нас: Вор – от Звенигорода, Лисовский – от Коломны. Жду твоего указания, государь».