Летом в Европе возник новый очаг напряженности – запахло войной в самом тихом углу континента, Скандинавии. Норвежский парламент проголосовал за разрыв унии со Швецией. В обеих частях бывшего единого королевства началась мобилизация. Но осенью скандинавы договорились между собой и поставили памятник в честь того, что сумели расстаться без войны. В начале XX века это действительно могло считаться серьезным поводом для гордости. (Сегодня, пожалуй, тоже.)

Для России этот год был драматичным. Военные, революционные и общественные потрясения происходили беспрерывно, а иногда и одновременно.

Начнем с войны.

В конце января, через три недели после сдачи Порт-Артура, нанесшей тяжелейший удар по престижу России, главнокомандующий Куропаткин попытался разбить основные силы японцев (ими командовал маршал Ояма) близ маньчжурского городка Сандепу. Порт-артурская армия генерала Ноги еще не передислоцировалась с юга, и у русских имелось значительное численное преимущество, но Куропаткин, как обычно, был слишком осторожен, избегал рискованных маневров, и японцы устояли.

Еще три недели спустя уже Ояма, к которому присоединились войска Ноги, перешел в наступление под Мукденом. Там состоялось самое крупное сухопутное сражение войны – вернее, целый каскад сражений, длившихся три недели на 150-километровом фронте.

После Мукденской бойни, где в общей сложности было убито и ранено почти полтораста тысяч человек, военные действия на суше перешли в более или менее пассивную фазу. Японцы, во-первых, достигли поставленных задач, а во-вторых, не имели ресурсов для дальнейшего продвижения. Русские уже не решались на генеральное сражение, а наступать было некуда и незачем – Порт-Артур пал.

Но оставалась надежда, что положение исправит флот.

Еще в октябре прошлого года из Балтийского моря на Тихий океан отправились главные морские силы империи – эскадра вице-адмирала Рожественского: одиннадцать мощных броненосцев и десять крейсеров, сопровождаемые миноносцами и вспомогательными судами. Совершив беспрецедентный бросок в 33 тысячи километров, в конце мая балтийские корабли достигли Цусимского пролива, где их поджидала эскадра вице-адмирала Того.

Битва под Мукденом. Патриотический лубок

Столь сокрушительное поражение флота, считавшегося третьим по мощи (после британского и германского), произвело в мире сенсацию, а Россию повергло в шок. В конце концов Порт-Артур проявил чудеса стойкости – его сравнивали с героическим Севастополем; Мукденское сражение тоже считалось всего лишь «неудачным», и японцы дорого заплатили за свой успех, но Цусиму оправдывать было нечем. Само это слово стало нарицательным – символом позора и катастрофы. Никогда еще авторитет самодержавной власти не падал так низко.

Цусимский бой. Журнал «Ле пти паризьен»

После Цусимского разгрома продолжать войну было в военном смысле бесполезно, а во внутриполитическом – опасно. По счастью, и японское правительство исчерпало свои финансовые ресурсы, оно тоже не могло тянуть.

Поэтому о мире договорились быстро, и после череды таких тяжких поражений условия, как уже было рассказано, оказались для России неожиданно сносными. Отказ от Кореи и Южно-Маньчжурской железной дороги (ненужной после потери Порт-Артура), даже утрата половины далекого острова Сахалин казались невеликой платой за возможность спасти распадающееся государство.

А к началу осени, когда Сергей Витте подписал в Портсмуте спасительный мирный договор, Большие Беспорядки подтолкнули Россию к грани, за которой уже маячила революция.

«Немаленькая и непобедоносная война» привела к тому, что оба традиционных оппонента самодержавия – «эволюционеры» и «революционеры», во-первых, очень укрепили свои позиции, а во-вторых, всё чаще стали выступать единым фронтом. Общественное движение радикализировалось, радикальное движение вышло на общественный уровень.

Хроника внутриполитических событий года напоминает температурный график у постели тяжелого больного: кривая всё время поднимается вверх.

Третьего января (перехожу с Григорианского календаря на Юлианский, поскольку речь пойдет о внутрироссийской жизни) «зубатовское», то есть вроде бы неполитическое «Общество фабрично-заводских рабочих» Петербурга под руководством Гапона начинает забастовку. Движение охватывает почти весь столичный пролетариат, и девятого января заканчивается «Кровавым воскресеньем».