попрошу Владимира отдать тебя мне.

Наверху отчетливо фыркнули, но Руслан и бровью не повел.

– Ты под его защитой, так нужно.

Фира моргнула, загоняя обратно подступившие слезы:

– Зачем я тебе?

– Люблю.

И она, не выдержав, воскликнула горько:

– Ты порывист, князь, пусть то и благородные порывы. Виноватым себя мнишь, вот и мечешься. Вчера Людмилу любил, а нынче…

– Я не любил Людмилу! – Руслан плечи ее обхватил – вроде крепко, но невесомо. – Любил лишь мысль о ней. О семье, о счастье с прекрасной нежной девой.

– Она такая.

– Да ну?

– И что? Теперь этот образ на меня примеряешь? Я тоже не нежная.

– Врешь. Просто нежность твою надобно заслужить. А еще ты отважная.

– Как и Людмила.

– И добрая.

– Людмила тоже.

– Еще раз про нее скажешь – я тебя в седло закину и не спросясь увезу. Пусть Владимир шлет за нами погоню.

– Но она… – Фира осеклась, сама уже не понимая, зачем спорит.

– Права ты была, – вздохнул Руслан, – я плохо ее знаю, но кое-что сказать могу. Людмила не стала бы в минуту опасности первым делом цепи с чужого коня стаскивать. А спасать ненавистного дурного князя от мавок – тем более. И уж точно не рыдала бы над татями, что на честь ее покушались. Ну и, уж прости, она не бросилась бы за тобою в Навь сломя голову. Скорее, отправила бы отцовскую дружину.

– Может, оно и правильней…

– Плевать. – Руслан лицо Фиры ладонями обхватил, склонился низко-низко. – Будь хоть все девы добрые, нежные и бесстрашные, но я смотрю вокруг… и вижу лишь тебя. Знаю тебя. Чувствую. Веришь?

Она глаза прикрыла и кивнула еле-еле – настолько не хотелось шевелиться. Хотелось лишь стоять вот так и запах его вдыхать. Нагретого железа и кожи, кедра и печеных яблок.

Руслан тихонько рассмеялся и наконец прильнул к губам Фиры своими, теплыми, мягкими, такими родными, будто уже раз сто целованными. И она подалась вперед, за шею его обхватив.

– Конечно, я б дружину отправила, – прозвучало недовольное над их головами. – Не дура, чай, не умеючи за меч хвататься. Но вы не отвлекайтесь. Боги, ну наконец-то…

* * *

Корзно давило на плечи, душило, к скамье пригибало, и Людмила ерзала под ним, но никак не могла устроиться поудобнее. То в боку кольнет, то ногу перекрутит, то щека зачешется – а поди вытащи руку из-под этой брони парчовой! Еще и вспотела вся – платье насквозь мокрое, как плясать в таком, когда час настанет?

Но отец и Чаяна сидели рядом, чинно и ровно, не дергались, не кривились. Братья тоже как колы проглотили, вот и Людмиле приходилось из последних сил сдерживаться, чтоб попросту не нырнуть под меховой ворот, не раздвинуть полы и под стол не уползти.

Если хочет она сегодня быть услышанной, надобно потерпеть.

Подумаешь, еще и нос зачесался…

Она чихнула, слишком звонко в воцарившейся тишине, и, поймав суровый взгляд отца и насмешливый – Чаяны, состроила рожицу понадменнее, прям как у братца Мстислава. Верно, за княжьим столом только с такой и положено сидеть.

– Хан Ратмир из степей восточных, – разнесся по гриднице голос великого князя, и курчавый улыбчивый степняк вперед шагнул, оставив за спиной тех, кого еще не успели наградить и одарить милостью.

Руслана, Дельфиру, нескольких храбров, один из которых в битве с тенями руки лишился. Скоро и их черед настанет, а пока…

– Ты хотел стать мне сыном, хан, – продолжил отец, – и в скорбный час без раздумий отправился дочь мою искать в дальних далях.

За столами длинными, так снедью заставленными, что как еще не переломились, одобрительно загудели.

– И хоть вернулся ты без Людмилы, но вернулся и град наш от тварей темных защитил. За то проси, чего хочешь, не откажу, коль в силах буду.

Глаза Ратмира вспыхнули, улыбка стала шире, и поняла Людмила, что он давно уж решил, чего попросит. В этом они были похожи, только ее, увы, никто награждать не собирался.

– Спасибо, великий князь, за слово доброе. – Хан поклонился до полу, а распрямившись, добавил: – Не попрошу я многого, одну лишь… песню.

– Песню? – Отец нахмурился.

Зашептался народ; Людмила, никак такого не ожидавшая, моргнула, а Фира позади степняка лицом в плечо Руслана уткнулась. Не то слезы скрывая, не то смех.

– О двенадцати девах проклятых, – ответил Ратмир, – о сне их беспробудном, о дорогах, что в терем их ведут, да о том, как снять чары гадкие.

– Слыхал я о таком, – неуверенно пробормотал великий князь.

– А я бывал в том тереме, да только слишком черство оказалось мое сердце, чтоб справиться с проклятием. Но разве ж можно бросить дев в беде? Потому о малости прошу: позволь баюнам твоим поведать сказ. Пусть сложат песню да по свету разнесут, и, верю, вскоре сыщется спаситель.

– Ну… – отец прокашлялся, на Чаяну глянул и кивнул, – отчего ж не поведать. Валяй, баюны у меня знатные.

Ратмир еще раз поклонился, попятился да растворился средь толпы, как не бывало.

Вот же… сам скоморох, зачем ему другие?

Людмила едва не рассмеялась, но тут опять заговорил отец:

– Князь Руслан. – И тот, с трудом от Фиры оторвавшись, шагнул к столу. – Ты многое свершил для нас, Руслан. Тебе обязаны мы ясным небом над Яргородом, и лично я обязан жизнью дочери и потому сдержу слово данное, коль готов ты взять…

– Нет!

Никогда еще гридница не ведала такой тишины, как после этого выкрика Людмилы, но сдерживаться боле она не могла. В корзно, конечно, не нырнула, но застежку золотую сорвала да ткань дубовую с плеч сбросила и побежала круг стола, чтобы встать подле Руслана перед великим князем и выпалить:

– Сдержи слово, отдай меня мне!

– Что?

– Ты обещал… обещал вознаградить спасителя, так вот она я. Сама спаслась, сама из плена вырвалась, отрубила колдуну бороду и всех нас в Явь вернула. Так что ж ты другого хвалишь? – Людмила на Руслана покосилась и прошептала: – Прости.

А тот только руки вскинул и отступил, улыбку не скрывая.

– Для начала, – грозно прогрохотал отец, – в плен ты тоже угодила сама.

– Но слово твое не о том было.

– Людмила, сядь.

– Отец!

– Ну хорошо, и что же ты сама с собою делать станешь?

Кто-то хохотнул, но Людмила не обернулась даже – сердце забилось так истово, что, верно, и снаружи было заметно.

– Я повидаю свет, – выдохнула она, – пройдусь босой по скалам, по степи промчусь на скакуне, увижу море, пустыню и снег в горах, людей увижу самых разных, самых…

– …Опасных, – закончил за нее великий князь. – А муж? А дети?

– И это тоже будет, когда настанет час.

– Садись.

– Пожалуйста! Ты обещал…

– Людмила!

Она стиснула кулаки и зажмурилась, чувствуя, как катятся по щекам слезы, но смахивать их не стала. Посопела тяжело и, взглянув еще раз на отца, за стол вернулась. И в тот же миг…

– Ну что ж, Руслан, коль дочь моя сама себя спасла и ныне за себя в ответе, у нее и спрашивай, пойдет ли за тебя.

Дыхание перехватило. Людмила к отцу развернулась и во все глаза на него уставилась, боясь поверить.

– Дыру прожжешь, – проворчал тот тихо-тихо. – Потом поговорим.

– Спасибо, – так же тихо откликнулась она.

И дальше слушала вполуха. Казалось странным, что никто в Людмилу не тычет пальцем – разве ж не сыплются из глаз ее счастливые искры? Разве ж нет за спиной птичьих крыльев, готовых вознести ее в небеса?

Теперь усидеть на месте стало еще сложнее, но она старалась. Ради Фиры, которую Руслан как раз подвел к великому князю и назвал своею.

– Верно дед мой сказывал, – вздохнул отец, – куда ребенка ни толкай, он всё одно свою дорогу отыщет. И ты, Дельфира…

– Прости.

– Родитель твой, должно быть, осерчает. Мало того, что сын в Нави сгинул, так теперь еще и ты домой не вернешься.

При упоминании брата Фира побелела, но Руслан руку ее сжал и тем словно сил придал.

– Я бы и так не вернулась, ты знаешь, Владимир. Рось давно стала мне домом. Но ежели отец пойдет войной…

– Ох, брось! – Великий князь расхохотался. – Что ж мне тогда, еще и горцев с мечами ждать? О спорах стариков не тревожься, мы сами всё решим. И если люб тебе южный князь…

Она вспыхнула, но взгляд не отвела, кивнула:

– Люб.

– Ну так ступайте!

Людмила выдохнула, когда Руслан с Дельфирой отошли в сторонку и головы друг к другу склонили. Какой же гнев подобная картина вызвала в ней