– За что? – выгадав свободную секунду, взмолилась Эмма. – Что я тебе сделала?

Но София продолжала бить ее, храня при этом зловещее молчание.

Чьи-то руки схватили ее за талию и оттащили от машины, а справа раздался возмущенный голос таксиста: «Так она еще и дерется у вас?».

– Отойдите от машины, я ее успокою, – шептал Шерлок, поднимая ее от земли и пытаясь переставить на тротуар.

Она отвела руки от лица и увидела странную картину – как только к Софии приблизился Шерлок, она сразу же успокоилась. Поначалу это показалось даже обидным, но когда он с трудом вытащил девочку из машины, она поняла, что это еще не все. Взгляд Софии совсем ничего не выражал, если она смотрела на своего дядю, но тут же наливался гневом и болью, когда ей на глаза попадалась Эмма.

Шерлок отпустил таксиста, а потом повернулся к ней, виновато разводя руками и шмыгая носом. Он ничуть не изменился внешне, но все же выглядел совершенно по-другому, разительно отличаясь от надменного хозяина, с которым она говорила в первый раз.

– Мы можем пойти куда-нибудь? – спросил он. – Есть здесь место, куда можно зайти с ребенком? Кафе или магазин, мне все равно – нужно просто постоять в относительной тишине несколько минут. Я все объясню.

Эмма закуталась в рубашку, ощущая как колючий холод пробирается под толстую ткань.

– Идемте, – вздохнула она и повела его в обход здания, стремясь быстрее добраться до задней двери на кухню.

Если повезет, то Присцилла будет еще на месте и откроет им.

В душном помещении, где воздух был влажным и пряным, Шерлок, наконец, размотал свой шарф и вдохнул полной грудью. Он не думал, что София так бурно отреагирует на присутствие Эммы. Нет, он, конечно, надеялся на чудесное преображение, но явно не представлял, что племянница захочет выдернуть у Эммы целый клок волос. Жажда к жизни просыпалась, но направление этому процессу было задано в корне неверно.

Пока что малышку усадили на высокий стул, и она притихла, не выказывая ни малейшего любопытства к незнакомой обстановке.

– Я не знаю, с чего мне лучше начать, – признался он, комкая в руках шапку. – Может, с того, что… Филипп умер.

Он не смотрел на собеседницу, и понял, что его слова стали для нее настоящим ударом, лишь по тому, как она отступила – ее ноги сделали шаг назад, а затем он услышал, как она упирается поясницей в высокий разделочный стол.

– Вы… что шутите? – осипшим голосом спросила она. – Он был совершенно здоров.

– Я знаю, что был. Он и София… они ехали в автобусе, который перевернулся. Погибло пять человек, включая моего племянника.

Осознав, что он слишком быстро и грубо выкладывает такую оглушающую информацию, Шерлок поднял глаза и взглянул на нее. Эмма стояла, глядя прямо перед собой и приоткрыв рот. Ее глаза были наполнены слезами, но ни одна из них еще не скатилась по лицу.

– Когда? – одними губами спросила она.

– Неделю назад.

– Так долго… я ничего не знала. Я бы примчалась, как только…

Слезы, наконец, побежали по ее щекам, но она не всхлипывала и не причитала. Она просто молча плакала, стараясь вместить все то, что уложилось в несколько коротких предложений.

– Он… долго мучился?

– Нет. Он не страдал, сказали, что он умер, не приходя в сознание.

Эмма кивнула, судорожно вдыхая тяжелый влажный воздух и стараясь сохранить самообладание.

Шерлок сомневался, что сможет перейти к следующей части. Он был уверен в том, что известие о смерти Филиппа не произведет на Эмму такого сокрушающего действия, и она сможет быстро принять Софию, выслушав все его просьбы и замечания. Возможно, он даже надеялся, что встретится со здравомыслящим и трезвым человеком, чей холодный ум придаст ему уверенности. Этого не произошло – оказалось, что ее просто раздавила эта новость, и теперь он совершенно неожиданно для себя почувствовал, что ему становится легче. В этом было что-то эгоистичное и даже нечистоплотное, но боль, которую сейчас испытывала Эмма, как будто подействовала на него успокаивающе.

Он повернулся к Софии, пытаясь вспомнить о цели своего приезда. Нельзя оставлять все так, как есть, он должен найти способ для того чтобы спасти племянницу, чтобы сберечь хотя бы того, кто был еще жив.

Все мысли исчезли, когда он увидел, что София сползла со своего стула и на нетвердых ногах направилась к своей подруге. Он думал, что нужно предупредить Эмму, поскольку не далее, чем десять минут назад, София осыпала ее настоящим градом шлепков и ударов, но в этот момент девочка обняла ее, смяв в кулачках свисавшие полы рубашки. В ответ Эмма склонилась и подняла малышку на руки, прижав к себе и почти усадив к себе на талию.

Через секунду они обе заплакали, и он впервые услышал, как София всхлипывает и жалуется. Разобрать слова было невозможно, но, видимо, это не имело большого значения – главное, что она дала волю своему горю. Она разделила свою боль с Эммой, не пожелав поделиться с ним или с его женой. Наблюдая за ней, он понял, что его облегчение объяснялось так же просто – Эмма была способна понять их несчастье. Она приняла их утрату близко к сердцу. Ей было не все равно, и от этого становилось проще.

Ехать зимой на море – это было решение, которое поставило в тупик почти всех, кому они об этом сказали. Когда Шерлок завел речь о поездке, Эмма почти ничего не понимала и лишь кивала, сраженная и сбитая с толку всеми страшными новостями, которые он ей выложил, не дав времени подготовиться и прийти в себя.

Теперь они с Софией лежали на большой кровати номера на двоих, и ей казалось, что они обе оглохли от этой всепоглощающей тишины. Они приехали в почти пустую гостиницу, и получили ключи от обещанного Шерлоку номера, после чего обосновались в этой огромной комнате, оккупировав кровать и разбросав по полу вещи.

Из окна открывался прекрасный вид на море, и Эмма подумала, что в летний сезон, когда эти номера подорожают, вряд ли начальство Шерлока вздумает дарить своим сотрудникам путевки в тропический рай. Теперь, когда наплыв отдыхающих давно остался позади, глухое умиротворение их временного мирка нарушали лишь горничные, которые лениво передвигались между номерами, сметая пыль с казенной мебели и протирая полы, по которым никто не успевал пройтись.

Утром она открыла окно, впустила свежий воздух, и София почти сразу же проснулась. Она по-прежнему не говорила, но Эмма и без слов понимала, что нужно делать. Кормить ее было слишком сложно, и пока что они обходились только горячим молоком. Обессиленная долгой тоской и депрессией, София с трудом могла осилить полчашки, а потом ложилась на кровать и часами оставалась без движения. Она потеряла интерес ко всему, что прежде вызывало у нее восторг, и Эмма не заставляла ее гулять, ходить и даже не читала ей вслух. Они обе нуждались в свободном времени, и, к счастью, впереди у них была целая неделя.