В мае 1944 г. был создан еще один орган — Совет по делам религиозных культов. Были предложения слить два совета в один, но Сталин такой вариант отклонил. Первый Совет остался отдельным, а в ведение «религиозных культов» отошли все прочие конфессии: мусульмане, буддисты, иудеи, армяне, католики, протестанты, сектанты. Как видим, Православию придавался особый статус, и ситуация сложилась парадоксальная. С одной стороны, конечно же, было неправильно, что светское, да еще и коммунистическое государство направляет и контролирует Церковь. Но оно и оберегало Церковь, укрепляло ее. Во время войны и в первые послевоенные годы в СССР было открыто более 14 тыс. храмов, 85 монастырей, 8 духовных семинарий, 2 академии.

В 1944 г. Патриарх Сергий преставился, и для избрания преемника созвали уже не Архиерейский, а Поместный Собор. Он открылся 31 декабря 1944 года в храме Воскресения Христова в Сокольниках. И вот тут было видно, насколько восстановилась и окрепла Русская Православная Церковь. Мало того, Собор ярко продемонстрировал, насколько военные победы подняли международный авторитет Советского Союза. Делегаты представляли 61 епархию внутри страны и одну зарубежную, Северо-Американскую. Среди гостей были Патриархи Александрийский, Антиохийский, Грузинский, представители Константинопольской, Иерусалимской, Сербской, Румынской Патриархий.

Патриархом стал Алексий (Симанский). А это примирило с Патриархией значительную часть отколовшейся «катакомбной церкви» во главе с видным богословом и подвижником епископом Афанасием (Сахаровым). Законность поставления Сергия он не признавал, продолжал обличать его в подписании печально известной Декларации. А Алексия признал достойным предстоятелем Церкви. 10 апреля 1945 г. с новым Патриархом встретились Сталин и Молотов. Иосиф Виссарионович обрисовал задачи, что могла бы сделать Московская Патриархия для укрепления международных позиций СССР. При этом прямо нацелил ее — добиваться ведущей роли во Вселенском Православии. Той же роли, какую она занимала до революции.

А вот католиков серьезно потеснили. Когда в ноябре 1944 г. умер униатский митрополит Шептицкий, униатской церкви было «рекомендовано» объединиться с Православной. Преемник Шептицкого Слипый и еще несколько иерархов были осуждены за сотрудничество с оккупантами. Но значительная часть униатского духовенства в этот период тоже хотела перейти под эгиду Московской Патриархии — настолько высоко победа подняла авторитет СССР. Правительство поддержало такие настроения. В 1946 г. прошел Львовский Собор. Он постановил: упразднить Брестскую унию 1596 г., оторваться от Ватикана, «вернуться к прадедовской православной вере» и воссоединиться с Русской Православной Церковью. Отныне униатство на советской территории находилось «вне закона», могло действовать только нелегально.

Русская Церковь не замыкала свою деятельность в границах СССР. Она развернула активную работу по воссоединению эмигрантских православных приходов в Европе, Америке, Китае. После славной победы многие русские беженцы и изгнанники сами выражали такое желание. Быть вместе с Россией, через Церковь восстановить с ней духовное единство. Был создан и Отдел внешних сношений Московского патриархата, его возглавил митрополит Николай (Ярушевич). Он в свое время побывал и в ссылке, и в тюрьме, в войну состоял в Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию зверств оккупантов. В новом качестве ездил с церковными миссиями за границу, стал членом Советского комитета защиты мира, вошел в состав Всемирного совета мира, выступал на конгрессах. За миротворческую деятельность был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Одновременно владыка Николай возглавлял Издательский отдел Патриархии.

Но в 1949 г. Суслов представил Сталину доклад, что Православная Церковь сыграла свою роль во время войны, теперь надобность в ней отпала. Религия подрывает устои коммунистической идеологии, играет на руку противникам. Поэтому предлагалось послабления прекратить и снова прижать ее. Суслова поддержала часть Политбюро. Иосиф Виссарионович такие предложения решительно отверг. Хотя и богоборческую линию по каким-то своим соображениям не осудил.

Суслов и его подручные начали пользоваться именно тем, что никаких официальных постановлений по данному вопросу нет. Когда местные руководители запрашивали Москву, как им относиться к Церкви, Отдел агитации и пропаганды ЦК разъяснял: курс партии в отношении религии остается прежним. В школах восстановилось строго атеистическое воспитание. А некоторые храмы начали закрывать. Исподтишка, под теми или иными предлогами. Особенно это коснулось церквей, которые в годы войны были открыты на оккупированных территориях. То есть, без разрешения советской власти. К ним придирались, что они действуют незаконно, а для регистрации ставили препоны.

Но когда касалось храмов, уже вошедших в структуры Патриархии, воинствующие безбожники встречали препятствие в лице Карпова — он стал уже генерал-майором госбезопасности (хотя числился «в резерве МГБ»), спорить с таким было трудно. Действовал он в рамках постановления Совнаркома, запрещавшего закрывать храмы без согласования с Советом по делам РПЦ. А Карпов согласия не давал. Позже он признался в частном разговоре: «Сталин поставил передо мной задачу оберегать Церковь, и я выполнял ее». Его пробовали свалить, на него сыпались доносы, что он преподносит подарки высшему духовенству за государственный счет, сам получил от Патриарха «шкатулку, картины и ковер». Но и тут он оказался неуязвимым. Практика обмена подарками была утверждена лично Молотовым. А отношения между Карповым и Патриархом Алексием оставались очень дружескими.

Хрущёв в богоборческих проектах Суслова пока не участвовал. Он нацелил свою бурную энергию в другое русло. Подкрепил Андреева, который покинул Политбюро, но сохранил руководство сельским хозяйством. По инициативе Хрущева началось укрупнение колхозов, их число сократилось втрое. Никита Сергеевич решил вообще перестроить сельское хозяйство по Марксу, стереть «противоречия между городом и деревней». Опубликовал в «Правде» проект «агрогородов» — чтобы крестьяне жили в многоквартирных домах, без всяких подсобных хозяйств, только работали не на заводах, а на полях. Такая крутая ломка грозила полностью порушить село, и Сталин инициативу пресек. Следующий номер «Правды» вышел с разъяснением, что «агрогорода» — вовсе не директива к исполнению, а лишь тема для обсуждений. На ближайшем заседании Политбюро Иосиф Виссарионович погладил Хрущева по лысине и насмешливо похвалил: «Наш Маркс!»

Но самые непонятные дела творились в МГБ. Оно рьяно вскрывало мнимые измены генералов и адмиралов, осуществляло массовые депортации украинцев и прибалтов. А «ленинградскую» организацию в руководстве партии почему-то проглядело, как и разветвленную сеть под крышей ЕАК. В обоих случаях вскрывать и распутывать эти гнезда пришлось Маленкову. Но если «Ленинградское дело» завершила Военная коллегия Верховного суда, то дело ЕАК попало в МГБ и… зависло на два с половиной года. Абакумов вообще проявлял странную мягкость к арестованным еврейским по этому делу. По его указаниям, протоколы допросов не велись. Делались только заметки. А по ним полковник Шварцман составлял протоколы, отсылавшиеся для ознакомления Политбюро. Преступные моменты в них сглаживались.

В январе 1951 г. была раскрыта студенческая подпольная организация «Союз борьбы за дело революции», 16 человек во главе с Борисом Слуцким, Евгением Гуревичем и Владиленом Фурманом. Они разработали программу и манифест, по сути троцкистские. Утверждалось, что социализм переродился в сталинский «бонапартизм», внешняя политика СССР «империалистическая», провозглашалась борьба за «гражданские свободы». Молодые заговорщики обзавелись гектографом, размножая листовки. Готовились и к террористическим актам — постановили, что надо убить