роль сыграли в революции западные правительства и масонские структуры. Но сохранял это в строжайшей тайне, чтобы не дискредитировать революцию и партию. Он сплошь и рядом отходил от установок марксизма-ленинизма. Но не смел отбросить их.

Да и трудно было их отбросить. В 1920–1930-х это сразу же использовали бы его противники в борьбе за власть. Во время войны это могло вызвать раскол в народе. К тому же партия оставалась эффективным инструментом для мобилизации людей, связывала фронт и тыл. А после войны коммунистическая идеология оказалась важнейшим орудием в мировом противостоянии для сколачивания союзного социалистического лагеря. Поэтому марксизм-ленинизм по-прежнему признавался незыблемым фундаментом всей жизни и политики.

Хотя фундамент-то получался зыбким. Куда менее прочным, чем устои прежней Российской империи: Православие, Самодержавие, Народность, — обеспечившие государству несколько веков процветания и побед. А новая коммунистическая псевдо-религия могла овладевать умами, использоваться как организующее начало, но в духовном плане оставляла пустоту. Отсюда вырабатывалось двуличие интеллигенции — ради материальных благ изображать из себя ярых коммунистов и прятать совсем иные настроения.

А среди партийных работников становились нормой карьеризм, лесть, приспособленчество. И опять же стремления к личному достатку, комфорту. На словах — идеал коммунизма. Но в сознании, а то и в подсознании формировался другой идеал. Иметь возможность в полной мере пользоваться благами достигнутого положения. Без страха, что тебя за это привлекут к ответственности. Родилось новое сословие, «номенклатура», желающее обеспечить свои особые права. Не имеющее ничего общего с державными проектами Сталина. Наоборот, внутренне оппозиционное ему. И в борьбе за собственные шкурные интересы это сословие прекрасно могло пользоваться теми же самыми теориями марксизма-ленинизма, культом партии, на которых базировалась советская жизнь.

Глава 25. Как убили Сталина?

Факты показывают, что Иосиф Виссарионович на закате жизни задумывал очень серьезные реформы. На внешнеполитической арене он по-прежнему выражал готовность примирения с Западом. В марте 1952 г. СССР выступил с очередными инициативами объединить Германию, сделав ее демилитаризованной и нейтральной. А 24 декабря 1952 г. Сталин дал интервью газете «Нью-Йорк таймс», предложив личную встречу с президентом США Эйзенхауэром, чтобы «сделать первые шаги к созданию взаимного доверия, основанного на совместных усилиях».

Но Америка на эти жесты не откликнулась. Ведь нормализация, которую имел в виду Сталин, подразумевала признание равноправных отношений, «двухполярного мира». США такой вариант не устраивал. Да и Сталина на Западе прекрасно знали. Диалог предпочитали вести не с ним. С кем-нибудь другим, кто придет после него. Хотя Иосиф Виссарионович полагал, что страны НАТО могут одуматься. Советские ученые завершали создание водородной бомбы, многократно более мощной, чем атомная. А у американцев такой еще не было. Глядишь, изменится расклад сил, и согласятся искать компромиссы.

Перемены готовились и во внутренней жизни. Осенью 1952 г. журнал «Новый мир» опубликовал серию очерков журналиста В. Овечкина «Районные будни». Их сразу стала перепечатывать «Правда», что было уникальным случаем, невозможным без санкции высшей власти. «Правду» Сталин просматривал регулярно. Если бы что-то не устраивало его, достаточно было одного слова секретарю. А в очерках на примерах одного района рассказывалось о бедственном положении колхозников, об отношениях между бездушными чиновниками и простыми тружениками. Очевидно, предстояли соответствующие решения по данному вопросу.

А главное — Сталин готовился наконец-то сделать решающий шаг от «революционной» системы ценностей, в которой жила страна. Перенести центр реальной власти из партийных в правительственные органы. Нет, он не отказывался от коммунистической идеи. Но, имея уже колоссальный опыт государственного строительства, он видел, что марксистская догматика становится помехой на этом пути, приходится как-то обходить ее. Видел и то, как партийный аппарат превращается в привилегированную элиту. Сталин наметил лишить его такого положения. Перевести партию с руководящей на вспомогательную роль, как замполита при командире. Ставит задачи и отдает распоряжения правительство. А партия содействует их исполнению.

Такой переход Иосиф Виссарионович уже внедрял исподволь. При Ленине съезды, считавшиеся высшим органом партии (а фактически и государства), проводились каждый год. По Уставу, принятому в 1934 г., их требовалось проводить не реже, чем раз в 3 года. Но Сталин созвал следующий съезд лишь через 5 лет. А с мая 1941 г. Иосиф Виссарионович, оставаясь Генеральным секретарем ЦК, занял пост председателя Совета Министров. Принятие ключевых решений перешло на уровень правительства. Политбюро собиралось постоянно, но все его члены имели министерские посты или курировали по нескольку министерств. Фактически оно превратилось в высший совет при главе правительства.

Пленумы ЦК Сталин созывал все реже, после войны — лишь трижды. Если по какому-то важному делу требовалось постановление ЦК, голоса собирали опросом, по телефону. А съезды партии не собирались 13 с половиной лет! Иосиф Виссарионович не видел в них необходимости. Хотя теперь получалось, что аппарат ЦК и правительство дублируют друг друга. Причем ЦК был выше, задавал стратегию — а правительство исполняло. Сталин решил поменять их местами. Но аккуратно, тонко. Без открытых заявлений, что партия лишается руководящей роли. Это могло вызвать потрясения, брожение в умах. Для утверждения новой системы в октябре 1952 г. Иосиф Виссарионович созвал XIX съезд ВКП(б).

На таких мероприятиях уже установилась определенная иерархия докладов. Главный из них, отчетный, Сталин не стал делать сам. Поручил Маленкову. Заместителю председателя Совета Министров. С одной стороны, уже как бы «принизил» партию по отношению к правительству. С другой — обозначил своего возможного преемника. Второй по значению, экономический, доклад о пятилетнем плане на 1951–1955 гг. делал председатель Госплана Сабуров. Но и он был «принижен». Раньше съезды утверждали пятилетние планы. Сейчас съезд лишь проинформировали: этот план уже выполнялся второй год. Внешнеполитический доклад делал Берия — опять не случайно. Руководитель ядерной программы. Он заявил, что СССР стремится к мирному сосуществованию, а руководство США предупредил: политика атомного шантажа ничего не даст.

А вот Хрущеву Иосиф Виссарионович поручил озвучить проект изменений в Уставе партии. Опять — случайно ли? Самому рьяному «партийцу». Но предложения он высказывал не свои, а сталинские. Даже название партии менялось. Вместо Всесоюзная коммунистическая партия большевиков, ВКП(б) — Коммунистическая партия Советского Союза, КПСС. Всесоюзная — как бы всеобъемлющая, надгосударственная. Партия Советского Союза — принадлежащая государству. Слово «большевики» из названия исчезло. Сталин наконец-то отбросил его. Упразднялось и Политбюро. Заменялось Президиумом ЦК. Из названия исчезла функция политики. Осталось текущее руководство ЦК и партией. А состав ЦК увеличился вдвое, до 232 человек. Сталин на съезде выступил только с заключительным словом. Объяснил расширение ЦК необходимостью выдвигать молодые кадры, чтобы включались в руководящую работу, набирались опыта.

А через два дня, 16 октября, состоялся Пленум вновь избранного ЦК. Вот здесь Сталин произнес большую речь. Откровенную, нелицеприятную. Крепко досталось тем, кто раньше считался его ближайшими соратниками (и мог претендовать на роли преемников). В первую очередь Молотову. «Молотов —