так переводится с туркменского Бурчли бурун — и увидели, что с этой стороны он отвесно, как скала, обрывается к земле. В это время с большого темного гнезда, прикрепленного к желтому карнизу каменного останца, взмахнув огромными крыльями, слетел канюк-курганник.

Я попросил Овеза остановить машину и подошел близко к подножию утеса. В тот же миг из нижней части гнезда вылетела стая воробьев, занимавших в нем два первых «этажа». Судя по этим этажам, можно было предположить, что гнезду не меньше двух лет. Прибавляясь с каждым годом, семейство воробья вынуждено расширять свою «жилплощадь». Надо полагать, что пользуясь покровительством могучей птицы, воробьи здесь живут спокойно, не заботясь о своей безопасности.

…Спустя несколько минут, в небольшой узкой лощине, окруженной холмами, показался черный вагончик научного стационара. На шум нашей автомашины из вагончика вышел молодой парень в светло-зеленой рубашке и таких же брюках, заправленных в брезентовые сапоги. Это был младший научный сотрудник заповедника, орнитолог Владимир Шубёнкин. Выцветшая фуражка слегка притеняла его худощавое смуглое лицо, на котором робко начинала пробиваться едва заметная темно-русая бородка.

Двое других научных сотрудников — орнитолог Сергей Антипов и Елена Самаркина — подошли к нам позже. Все они — выпускники Уральского университета, биологи широкого профиля. Но более подробное знакомство с ними, с их научной работой я отложил до утра.

Ужинать мы сели засветло. И едва закончили еду, над плоскогорьем Устюрта опустилась ночь.

Свою постель я устроил в кузове вездехода, а мои товарищи легли на кошмы, прямо на земле.

Никогда не забуду этой волшебной ночи. Кругом на сотни верст — ни одного огонька, ни одной живой души. Зато каким блеском сияло и переливалось ночное небо!

Я лежал на спине и долго вглядывался в бесконечные дали вселенной. Мне вдруг почудилось, что с моим зрением произошло что-то невероятное. В лиловом светящемся мраке я видел миллиарды больших и малых звезд, огненные сгустки бесконечно далеких созвездий. И так отчетливо, будто смотрел на них в хороший телескоп. Каждое небесное светило как бы слегка дрожало, шевелилось и подмигивало, и у каждого был свой необычайно яркий цвет: то синий, то голубоватый, то красный, то зеленый, то бледно-розовый. Когда я опускал ресницы, звезды касались моих глаз своими цветными лучами. Я смотрел на небо, и в душе закипало какое-то особое чувство, передать которое я бы не смог. Нужны были какие-то особые слова, равные величию открывшегося передо мною зрелища.

И эти слова пришли неожиданно, как озаренье.

Их сказал великий поэт:

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит,

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,

И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сияньи голубом…

Эти строки я с упоением повторил несколько раз, дивясь бездонности заложенной в них мысли и взволнованного чувства. В этих словах было все предельно точно. Они выражали просто и ясно то, что я видел теперь: и торжественность блистающего мироздания, и нежность голубого сияния, исходившего сверху на мирно уснувшую землю.

…Поднявшись с первыми лучами солнца, я даже не подозревал, сколько великолепных открытий меня ожидает в этот день. Самое первое из них заключалось в том, что то место, где стоял вагончик научного стационара, оказалось берегом старого оросителя, отведенного, видимо, очень давно от древнего русла Амударьи — Узбоя. И неглубокое русло оросителя и его берега давно уже основательно заросли кустами черного саксаульника. Но они не смогли утаить того, что здесь когда-то жили люди, занимались земледелием, разводили скот.

Несмотря на раннее утро, Владимир Павлович Шубенкин тоже был на ногах. Когда мы сели с ним за небольшой обеденный столик, стоявший рядом с кочевым жильем молодых ученых, я сообщил ему о своем открытии.

— Я был убежден, — сказал я ему, — что вам приходится обживать землю, где никогда не ступала нога человека, а выходит, это далеко не так.

— Конечно, не так, — заложив ногу за ногу, улыбнулся Шубенкин. — Ну, прежде всего, об этом говорит вот этот давно заброшенный ороситель, в котором когда-то шумела вода. Значит, люди здесь жили. И не только жили, но и умирали. Тут, недалеко от нашей стоянки, есть кладбище, где похоронены обитатели здешних мест. Кто они были и когда похоронены, сказать трудно. Во всяком случае, мы сходим туда и я покажу вам этот загадочный мазар[10]. Правда, следов жилья нам обнаружить здесь не удалось… Да ведь это и понятно: люди-то, видимо, жили в юртах.

В начале наша беседа не очень «клеилась», но мало-помалу разговор наладился, и Владимир рассказал мне немало интересного о себе и своей семье.

Родился он на Урале, в Нижнем Тагиле в семье металлурга. Отец — Павел Константинович — уже на пенсии. Но с родным предприятием не расстался. Мать — Анна Николаевна — экономист. И тоже продолжает трудиться. А вообще-то на Урал родители приехали с Волги. Приехали и навсегда полюбили этот суровый, но по-своему привлекательный край. Есть у Владимира брат Андрей, избравший в жизни свой путь, отличный от того, по которому пошел старший брат. Андрей — старшекурсник политехнического института.

В Ташауз, на работу в Капланкырском заповеднике, Владимир Шубенкин, так же как и его товарищи, прибыл по заявке министерства лесного хозяйства Туркмении. Прибыл, и сразу — за дело. Ранней весной, в феврале месяце, они обосновались на научном стационаре. Жили сперва в палатке, потом перебрались в вагончик. Рядом вырыли погреб, где хранятся продукты и питьевая вода. Раз в неделю сюда доставляют из Ташауза почту и продукты. В общем жизнь, конечно, нелегкая, как у Робинзона, но на трудности не жалуется никто.

Как орнитологи Владимир Шубенкин и Сергей Антипов разделили между собой сферу своих научных наблюдений. Владимир изучает биологию хищных птиц Тигрового плато, Сергей — биологию жаворонков. За короткий срок он уже установил, что только на участке Бурчли бурун обитает чуть ли не десять видов жаворонков. В том числе такие, как хохлатый, малый, двупятнистый, серый, белокрылый, степной и полевой. У хохлатого скоро начнется гнездовый период, полевой уже улетел на север, готовятся к отлету двупятнистый, малый и серый.

Елена Самаркина — геоботаник. Она напряженно трудится над описанием флоры Каплан кыра, его почв и рельефа, а также составлением гербария, куда войдут двести пятьдесят видов растений. Описания Елены составят целый том.

Впервые в стране молодые ученые Капланкырского заповедника организовали на Устюрте регулярные наблюдения за весенним перелетом птиц. Вооружившись биноклем и блокнотом, ежедневно, утром и вечером, они поднимались на самый высокий холм в районе научного стационара и отсюда по