– За ваше совместное будущее, – провозглашает герр Нойхофф, поднимая бокал, и все охотно поддерживают этот тост. Я подношу бокал к губам.

Праздник продолжается, люди разбились на небольшие группки, пьют и наслаждаются этим мгновением радости. Вдруг несколько акробаток из Румынии начинают танцевать экспромтом, кружатся в своих ярких узорчатых шарфах, а их украшенные блестками юбки развеваются, как вертушки. Я пытаюсь расслабиться и насладиться весельем, но все эти цвета и шум слишком сильно действуют на меня после всего, что только что случилось. Ослабев, я опираюсь на один из столиков. Петр в толпе бросает на меня взгляд и понимающе улыбается.

За спинами танцоров, среди деревьев, что-то шевельнулось. Я выпрямляюсь и замечаю, что в глубине рощи кто-то стоит. Это Эммет, наблюдает за праздником. Не помню, чтобы он был на церемонии. Он сын герра Нойхоффа, было бы странно, если бы его не пригласили. Но его присутствие заставляет меня нервничать.

Музыка становится громче, танцоры делают круг и вытягивают меня с Петром в центр, а затем кружатся вокруг нас, точно набирающая скорость карусель. Петр берет меня за руки, и начинает кружить меня в противоположную сторону. От движения и музыки у меня закружилась голова. Пока мы двигаемся, я замечаю Ноа, она стоит одна снаружи круга, хочет присоединиться, но не знает как.

Я отпускаю руки Петра и разрываю круг.

– Иди сюда, – говорю я и, взяв ее за руку, веду в центр. Чтобы она была одной из нас. Она с благодарностью сжимает мои пальцы. Я держу ее руку и руку Петра, и мы начинаем танцевать, не думая о том, что кто-то может посчитать это странным. Я не хочу, чтобы Ноа обходили стороной. Но чем больше мы кружимся, тем хуже мне становится, я вдруг замечаю, что опираюсь на нее, нуждаюсь в ней, точно так же, как она нуждается во мне.

Танец подходит к концу, и начинается более медленная мелодия. Это старинный румынский вальс «Дунайские волны». Ноа и все остальные отходят на шаг назад, и я понимаю, что я должна танцевать с Петром. Он притягивает меня ближе. Он танцует умело, лучше, чем я ожидала, но двигается он медленно и немного неуклюже из-за алкоголя. Он напевает знакомую мелодию мне на ухо, а я слышу, как моя мама поет слова этой песни, а брат Жюль играет ее на скрипке. «О, как мы танцевали в ту ночь, когда мы поженились…» У меня защипало в глазах.

– Мне надо отдохнуть, – выдыхаю я ему на ухо, когда песня заканчивается.

– Ты нормально себя чувствуешь? – спрашивает он, с беспокойством прикасаясь к моей щеке. Я киваю. – Я принесу тебе воды.

– Я в порядке, милый. Наслаждайся праздником, – говорю я, не желая, чтобы он беспокоился понапрасну. Он уходит в сторону шампанского. Я облокачиваюсь на стул, почувствовав внезапную слабость. На лбу выступает легкий пот, а желудок начинает поджимать. Только не сейчас, думаю я. Я иду в сторону за один из вагонов, чтобы меня не было видно, ищу тихое место. Затем я останавливаюсь, услышав голоса с другой стороны поезда.

– Церемония была чудесная, – говорит Ноа кому-то, я не вижу кому именно. В ее голосе слышно беспокойство.

Затем раздается голос Эммета.

– Вот только было бы все это по-настоящему, – говорит он с насмешкой. Как он смеет так говорить о моем браке с Петром?

– Это по-настоящему, – возражает Ноа, настолько смело, насколько ее хватает. – Пусть даже правительство у нас слишком глупое, чтобы признать этот брак.

– Хорошо, что они поженились здесь, – отмечает Эммет. – До того, как мы поедем обратно, понимаешь. – Он говорит это тоном заговорщика.

Тишина.

– Обратно? – Ноа удивлена. Я не говорила ей о беседе, которая состоялась у нас с герром Нойхоффом, и о том, что, возможно, нам не позволят оставаться во Франции. – В Германию?

– Астрид тебе не говорила?

– Конечно, говорила, – неуклюже врет Ноа, пытаясь сделать вид, будто совсем не удивлена. Но ей это не удается, она не может сдержаться. – Это неправда! – восклицает она, и я переживаю, не заплачет ли она сейчас.

– Мой отец говорит, что тур по Франции будет прерван.

– Твой отец ничего тебе не рассказывает. – Я удивлена тем, с какой силой она это говорит.

– Может быть, тебе просто стоит вернуться домой, – говорит он с презрительной насмешкой. – Ах да, точно. Ты же не можешь. – Я едва сдерживаюсь, чтобы не охнуть. Как много ему известно о прошлом Ноа?

Я выхожу на видное место.

– Достаточно.

От осознания, что я слышала все, что он говорил, у Эммета забегали глаза. В какой-то момент мне кажется, что он сдастся.

– Ведь была же причина, по которой она была совсем одна с ребенком, когда мы ее нашли, – упрямо говорит Эммет. Я вижу, как у Ноа, стоящей у него за спиной расширяются глаза, она в ужасе от мысли, что он как-то догадался о ее секрете. Конечно же, Эммет блефует. Иначе быть не может. Я никогда никому не скажу, а он не мог узнать как-то иначе.

– Маленькая шалава, это небось ее ребенок, – выплевывает Эммет в сторону Ноа. Не думая, я подхожу к нему, влепив такую сильную пощечину, что у меня болит ладонь. Он делает шаг назад, ошарашенно глядя на меня, след моей руки краснеет на его щеке.

– Ты за это заплатишь, – клянется он.

– Убирайся, пока я не позвала твоего отца, – говорю я.

Эммет уносит ноги, продолжая держаться за щеку.

– Спасибо, – говорит Ноа, когда он пропадает из виду. – Я не понимаю, откуда он мог узнать?

– Не думаю, что он знает, – говорю я, и Ноа как будто выдыхает с облегчением. – Я-то уж точно ему не говорила. Скорее всего, он просто пытается вытянуть информацию. – По правде говоря, секреты в цирке не хранятся подолгу, обычно все становится явным, так или иначе. Но я не скажу Ноа, это только заставит ее еще больше волноваться.

Ноа опускает глаза в пол.

– Это правда? То, что сказал Эммет? Мы возвращаемся?

– Еще неизвестно. Герр Нойхофф говорил, что власти грозились свернуть тур. Это только одна из вероятностей, и я не хотела огорчать тебя.

– Я не ребенок, – говорит Ноа с упреком.

– Знаю. Я должна была сказать что-то об этом. Но ты ведь не обязана возвращаться, ты понимаешь.

– Как я могу покинуть цирк? – искренне спрашивает она, ее взгляд затуманен сомнениями. – Я ни за что не уйду без тебя.

Я улыбаюсь, тронутая ее преданностью. Пару месяцев назад она была чужой в этом цирке. Человеком извне. А теперь не может представить себе жизнь без него. – Это просто представление, и ни одно представление не может длиться вечно.

– А как же ты? – спрашивает она. Она такая юная, и у нее всегда так много вопросов.

– Я уже говорила, я не убегу. Я не буду больше прятаться, – клянусь я. Им придется хорошо постараться, чтобы забрать меня.

– Отсюда можно добраться до Швейцарии, – решается сказать она, поднимая взгляд в сторону гор. – Возможно, если мы пойдем вместе…