Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чхольсу попробовал представить, что бы он сделал на месте Киена. Теперь, когда стало ясно, что его преследуют, станет ли он наведываться к жене? Отважится ли он на такое?
Он позвонил серому жилету. Чон, кажется, что-то ел, и через каждое слово в трубке раздавалось смачное чавканье.
— Уф, да ты что, думаешь, человек головой живет? Нет уж, он живет инстинктами. Знаешь, как янки раньше волков отлавливали? Они привязывали к дереву течную охотничью собаку и ждали. Тогда на запах прибегал волк. А у этих кобелей, знаешь, головка члена при спаривании так набухает, что фиг вытащишь. Понимаешь? Вот представь анкерный болт — тот же принцип. В общем, когда они вот так сцепятся, выскакиваешь с дубиной и — бам! — валишь волка на месте.
— А что с сукой?
— С сукой? А, с охотничьей собакой? Ну, погладишь ее, похвалишь — она и рада, хвостом виляет. А потом опять сидит там и течет, ждет следующего волка.
Он снова чем-то зачавкал. Хотя его желудок стал меньше, еды ему теперь требовалось еще больше, чем раньше.
— Подожди, говорю. Вот увидишь, он появится. Кобель всегда идет к своей суке, — успокаивал его серый жилет. Он несколько раз подчеркнул, что группа прослушки уже наготове, и как только Ким Киен позвонит куда-нибудь, сигнал тут же перехватят.
Немного успокоившись, Чхольсу откинулся на спинку сиденья. Внезапно его накрыла смертельная усталость. Вероятно, приключение в торговом центре высосало из него последние силы. Его никогда раньше не арестовывали. Впервые в жизни он задумался о том, какое изнеможение, должно быть, испытывают подозреваемые. Он только сейчас смог представить, в каком гнетущем напряжении пребывают арестованные, оказавшись в незнакомом месте лицом к лицу с этими людьми, которые запросто вертят их судьбу в руках. Он прикрыл глаза. В голове продолжали крутиться слова Чона об охоте на волков. Его воображение рисовало мрачный лес девятнадцатого века, в котором даже днем стоит непроглядная темнота; отдаленный вой волков, доносящийся сквозь холодный влажный воздух; жалобно поскуливающую суку на привязи; краснолицых охотников-англосаксов, поджидающих волка с дубинами и ружьями наперевес; самого волка, который в нерешительности, раздираемый страхом и вожделением, описывает круги вокруг поляны. Скорее всего, это какой-нибудь низкоранговый волк или волк-одиночка, которого выгнали из стаи. Иначе он не отважился бы на такую авантюру. Вот этот волк после долгих колебаний подходит, наконец, к суке, вскидывает на нее передние лапы и протискивается в ее разбухшие гениталии… на этом Чхольсу незаметно заснул. Его сознание полностью отключилось, словно он на какое-то время умер. Сколько он пробыл в этом беззащитном состоянии? Сложно было сказать. Пока он спал, люди по-прежнему куда-то торопились, звонили друг другу, о чем-то договаривались.
Когда он встрепенулся и открыл глаза, мир вокруг мало чем изменился. Ощущение реальности постепенно возвращалось в его сознание, словно наполняющая ванну вода. Он снова посмотрел на автосалон «Фольксваген». Снаружи стало еще темнее, и подсвеченный интерьер салона стал виден еще ярче. К счастью, Мари все еще была на своем месте. Приближался конец рабочего дня, и она стала наводить порядок на столе. Чхольсу посмотрел на часы. Только что перевалило за 5:50.
33
Киен прошел мимо станции «Самсон», ближайшей от Международного торгового центра, и спустился в метро на следующей станции «Соллын». Чтобы пересесть со второй линии на третью, он доехал до «Педагогического университета», сошел с поезда и быстрым шагом направился к переходу, постоянно проверяя, нет ли кого на хвосте. На ходу он думал: «Отчего я так бегу? Да и сейчас в книжном: стоило ли до такой степени изворачиваться, чтобы уйти от них? Что для меня сейчас самое важное, что я больше всего хочу уберечь? И есть ли у меня вообще что-то такое?»
В вагоне было довольно свободно. Киен сел на пустое кресло. Он никак не мог привести в порядок мысли. На станции «Автовокзал» вошло много пассажиров — здесь всегда довольно шумно и многолюдно. Он внимательно следил за каждым мужчиной в вагоне, однако ничего странного пока не замечал. На секунду он прикрыл глаза. Несмотря на сильную усталость, он пребывал в полном сознании. Женщина на соседнем сиденье громко разговаривала с кем-то по телефону. «…Да, да, я знаю. Хм, да, слушай. Ну я знаю, говорю же». Интересно, что же она такое знает? «И не говори… Ну-ну, и не говори… да, да…» Каждый раз, когда кто-то на другом конце провода говорил что-то, она повторяла в ответ: «И не говори…» «Знаю. Да уж, и не говори. Ой, она вообще по натуре такая. Прям сил моих нет… И не говори, да…» Вдруг звонок почему-то прервался. Женщина несколько раз повторила: «Алло?» — и затем нажала кнопку повторного набора. Пока она молча ждала ответа, в вагоне на мгновение наступила тишина. В это время у мужчины напротив зазвонил телефон. «Хм, сейчас? — он посмотрел по сторонам. — Сейчас я на „Яксу“, уже почти приехал». Это была невозмутимая ложь. Поезд только что проехал станцию «Синса», и до «Яксу» оставалось еще целых пять остановок. Как только мужчина отключился, неловко пряча глаза, снова началось «и не говори…»: «Ты что трубку вешаешь? Не вешала? А, ну ладно, а то я уж подумала… На чем мы там остановились? Ах, да, да. Ага, и не говори. Ну-ку, и не говори…» Не отнимая телефон от уха, женщина вышла из вагона на станции «Апкучжон». Киену вдруг пришло в голову, что в Пхеньяне такого уже не будет, и он тихо улыбнулся про себя. Поезд снова тронулся и с громким лязгом выехал на мост Донхо. Вдали, над нижним течением Ханган, горело предзакатное солнце. Широко разинув алую пасть, оно медленно пожирало реку.
34
Аен ждала Хенми возле игрового автомата перед канцелярским магазином.
— Давно ждешь?
— Что ты так долго? — буркнула Аен.
Хенми ничего не ответила, тогда Аен сама предположила:
— Что, артачатся? Или какие-то проблемы?
— Да нет. Просто пока обсуждали то да се, задержались немного.
— А, ну ладно.
Разговор так и закончился на этой неловкой ноте, и они медленно зашагали домой. Аен первая прервала молчание:
— Ты пойдешь к Чингуку?