вынужден послать подпорченный экземпляр с запасными рогами поменьше. «Это рога другого лося, – признавался он Джефферсону, беспечно добавляя, – но при желании их можно к нему приделать»[447].

После череды злоключений, вплоть до того, что его чуть не потеряли в доках, лось наконец прибыл в Париж в октябре 1787 года. К тому времени он приобрел решительно жалкий вид: утратил форму, практически облысел да еще и был без своих внушительного размера рогов. Джефферсон тем не менее сохранял оптимизм и переправил животное Бюффону с запиской с извинениями за необычайно жалкий вид огромного зверя, в особенности за его рога, которые «удивительно малы». У него даже хватило духу похвастаться: «Я, конечно, видел такие, которые весили бы в пять или шесть раз больше»[448].

Джефферсон записал в своем дневнике, что Бюффон действительно получил лося и, несмотря на его жалкий вид, «пообещал в следующем томе исправить информацию»[449]. Но на это роковым образом не хватило времени. Всего через полгода, в апреле 1788-го, граф умер, не написав ни строчки об отказе от теории в энциклопедии. И все же дохлому лосю Джефферсона нельзя отказать в важной роли в защите величия Америки. Отец-основатель продолжал развивать аргументацию и опубликовал в своих «Записках о штате Виргиния» (Notes on the State of Virginia) внушительную таблицу статистических сравнений животных Старого и Нового Света. Книга по праву стала бестселлером, и это стало началом конца теории вырождения.

Лось был не единственным животным, которому пришлось поплясать на международной арене. В следующей главе мы познакомимся с пандой – самым политическим животным планеты, отменные дипломатические навыки которого помогли создать совершенно фальшивый образ этого неправильно понятого медведя.

Панда

Панды плохи в сексе и привередливы в еде… Самки могут зачать всего несколько дней в году; самцы ведут себя как прыщавые выпускники на первом свидании. Эти генетические недоразумения давно бы вымерли, если бы не были такими очаровашками[450].

The Economist, 2014

Вид Ailuropoda melanoleuca

В XX веке принято было жалеть гигантскую панду как некую эволюционную ошибку – как животное, не имеющее даже базовых для выживания функций. Ее считали каким-то недомедведем, обожали за забавную милую внешность, но высмеивали за безразличное отношение к сексу и склонность к ненормальной вегетарианской диете. Даже уважаемые натуралисты заявляли, что «это слабый вид»[451], и призывали отказаться от его сохранения. Ни одно другое животное не принуждали оправдывать свое существование столько раз, сколько панду, которая без нашей помощи, несомненно, присоединилась бы к динозаврам и дронту на эволюционной помойке.

Или нет?

Образ несчастной пандочки – современный миф. По сути, есть две панды[452]. Та панда, которая живет в зоопарках и пользуется популярностью в средствах массовой информации, – это созданная человеком карикатура, добродушный неуклюжий комик, который действительно нуждается в нашей помощи, чтобы выжить. Другая панда – великолепный сильный организм, существующий в своем нынешнем естественном состоянии по крайней мере в три раза дольше нас и в совершенстве приспособленный к своему эксцентричному (как принято считать) образу жизни. Эта дикая панда – тайный мачо, любящий секс втроем и грубый секс, проявляющий интерес к мясу и обладающий укусом страшной силы. Но она обитает в непроходимом лесу в закрытой стране, что и позволило самозванцу занять центральное место и привело к тому, что один из самых узнаваемых брендов среди животных не что иное, как подделка.

Для столь известного животного панда удивительно нова для науки. Всего каких-то сто пятьдесят лет назад она прозябала в полной безвестности, о ее существовании почти не упоминалось даже в родном Китае. Все изменилось в 1869 году, когда французский миссионер запустил своеобразную риторическую ракету, которая позже выведет панду на орбиту мировых суперзвезд.

Отец Арман Давид любил природу почти так же, как Бога. «Невозможно поверить, что Творец поместил на Землю так много разнообразных организмов, – писал он в дневниках, – лишь для того, чтобы позволить человеку, его шедевру, уничтожить их навеки»[453]. Добрый отец удовлетворял свои привязанности, исследуя Китай – страну, где он мог обращать множество «язычников» в свою особую форму католицизма и в то же время искать новые виды животных и растений, чтобы отправлять их в парижский Музей естественной истории. Мы не знаем, сколько китайских душ он сумел спасти, но его острый глаз открывал новые виды с поразительной скоростью: сто насекомых, шестьдесят пять птиц, шестьдесят млекопитающих, пятьдесят два рододендрона и одна лягушка («которая лает, как собака»[454]) были впервые открыты Давидом. Его наиболее памятным наследием, возможно, стало бы открытие миру песчанок [455] – успешного плодовитого вида, если бы не случайная встреча, которая закрепила за ним место в зоологической истории [456].

Одним прекрасным днем, попивая чай в охотничьем домике в горах Сычуаня, отец Давид споткнулся о шкуру «совершенно необычного черно-белого медведя», который, как он счел, мог оказаться «интересной новостью для науки»[457]. Через несколько дней его «христианские охотники» добыли ему экземпляр, о котором священник написал, что он «не выглядит свирепым», а его желудок «полон листьев»[458]. Он назвал животное Ursus melanoleucus (буквально «медведь черно-белый») и послал его шкуру для определения Альфонсу Милн-Эдвардсу, директору Национального музея естественной истории в Париже.

Неизвестное науке животное стало настоящей находкой. Но Милн-Эдвардса не убедило то, как священник его классифицировал. Зубы и необычайно шерстистые подушечки лап напоминали другое бамбукоядное млекопитающее, открытое четырьмя десятилетиями раньше в тех же китайских горах, – родственника енота [459], который был назван красной пандой (Ailurus fulgens). Поэтому Милн-Эдвардс объявил, что этот черно-белый медведь должен присоединиться к красной панде и ее семейству, Ailuropoda [460], весьма отличному от медведей.

Так началось столетие перекидывания «неправильной» гигантской панды из одной таксономической группы в другую и обратно. Как и в любых спорах о панде, в ход шли самые разные аргументы – от научных до сугубо субъективных. Молекулярные биологи воевали из-за митохондриальной ДНК и белков крови; другие, возможно более известные авторы, предпочитали интуитивный подход. Так, например, знаменитый биолог и защитник природы Джордж Шаллер, несмотря на более чем убедительные доказательства обратного, продолжал настаивать: «Хотя гигантская панда ближе всего по родству к медведям, я думаю, что это не просто медведь»[461]. Шаллер нутром чуял, что если присоединить панду к другим представителям рода Ursus, то это уничтожит ее уникальность. «Панда есть панда» – таково было его профессиональное мнение по этому вопросу. «Так же как я надеюсь,