его историю до самого начала, узнать его секрет. Но удастся это, как она думает, только в том случае, если перестать набрасываться на еду; если она хочет постичь истину, нужно иметь еду перед собой, а не внутри себя. Таким образом, собака держит пост, чтобы вести свое исследование, а воля к познанию противоречит воле к жизни. То же мы видим в «Голодаре» – еще одном позднем тексте. Голодарь морит себя голодом, чтобы добиться истины. Какую тайну он стремится постичь? Он не говорит этого, и только в самом конце шепчет с горькой иронией, что голодал оттого, что не мог найти пищи, которая пришлась бы ему по вкусу.

То же самое происходит с землемером. Жители Деревни связаны с Замком и вместе с ним образуют своего рода питательную систему. Каждый житель несет его истину в себе. Ею пропитана жизнь каждого. Но землемер не причастен имплицитной истине Деревни. Он стремится к особым отношениям с Замком, он хочет знать истину эксплицитно: ему нужны предписания, нормы, заповеди, оправдания, высшие смыслы; ему нужна совершенно эксплицитная религиозная или метафизическая программа. Это приводит к тому, что он все больше удаляется от своей цели – стать частью общества.

Своим усердием К. нарушает покой деревенской общины. Из-за него общине приходится проявлять явное отношение к Замку. Он вырывает ее из непосредственной жизни и ожидает, что она раскроет тайну своей жизнеспособности, он выманивает скрыто действующую истину ее жизни. Большинство молчаливо и почти враждебно сопротивляется. Например, деревенский учитель реагирует на вопрос землемера о владельце Замка – графе Вествесте – так, будто услышал что-то едва ли не кощунственное. «Будьте осторожней в присутствии невинных детей», – одергивает он землемера.

Подведем итоги: Замок мощно возвышается над Деревней, и в то же время все относится только к Деревне. Замок ускользает, остается недосягаемым, а иногда из-за снега и мглы кажется, будто он исчез. Он – ничто.

Замок – нечто действительное, но в то же время это фантазм, который меняется при взгляде на него или при встрече с ним. К. был не так уж и далек от истины, когда в момент прибытия на том месте, где позднее обнаружится Замок, разглядел лишь темную пустоту. Но пустота наполняется, а Замок становится сильнее по мере того, как К. все больше втягивается в круг представлений деревенских жителей о силе Замка. Власть Замка зиждется на вере в эту власть. Таким образом, власть тем сильнее, чем более бессильным ощущает себя человек. Эту мысль Кафка выразил в афоризме времен Цюрау: «Сильнейшим светом можно упразднить мир. Перед слабыми глазами он становится тверд, перед еще более слабыми у него появляются кулаки, перед еще более слабыми он теряет всякий стыд и уничтожает того, кто отваживается взглянуть на него»[338].

С этой взаимосвязью силы и бессилия мы уже встречались в притче о привратнике. Чем дольше поселянин сидит перед вратами Закона, тем сложнее ему становится пройти сквозь них, а потом он и вовсе начинает чистить от блох меховой воротник привратника. Так и землемер бегает кругами у подножья замковой горы в поисках помощи.

Ближе к концу незаконченного романа Кафка воображает сумасбродную сцену, в которой все переворачивается: власть хочет вернуться туда, где она возникла; она хочет рассеяться в тех, кто, подчиняясь ей, постоянно ее воссоздает. Власть схлопывается.

Секретарь Замка по имени Эрлангер вызывает К. в «Господский двор». Между тем уже глубокая ночь. В «Господском дворе» вдоль узкого коридора выстроились в ряд крошечные комнаты с дверями, через которые можно пройти только сильно нагибаясь. Вокруг тихо и пусто. К. изнурен и чувствует невероятную усталость, он бредет по коридору и, не находя нужной двери, открывает случайную и обнаруживает, что в кровати лежит служащий Замка, который тотчас представляется секретарем Бюргелем. Он принимается безостановочно разговаривать с К., а тот борется со сном и думает, как бы улечься на кровать рядом с Бюргелем. Пока К. борется со сном, Бюргель делает любопытное признание, рассказывая, с каким нетерпением в Замке ждут «просителей» из Деревни: «Тот, кого ты ни разу не видал, но постоянно ждал, ждал с настоящей жадностью, тот, кого ты совершенно разумно считал несуществующим, он, этот проситель, сидит перед тобой. И уже своим немым присутствием он призывает тебя проникнуть в его жалкую жизнь, похозяйничать там, как в своих владениях, и страдать вместе с ним от его тщетных притязаний».

К. все это время стремился к признанию Замком. А теперь служащий Замка открывает ему, что все наоборот, что именно Замок нетерпеливо ждет признания со стороны «просителей» и хочет отразиться в них как в зеркале. Согласно Бюргелю, настоящими властителями оказываются просители, они могут стать хозяевами над всем, и для этого им всего лишь нужно «каким-нибудь образом высказать свою просьбу».

Но именно этого уснувший К. уже не слышит. С точки зрения техники построения рассказа, этот момент проблематичен: рассказчик сообщает что-то, что ускользнуло от К., и поэтому здесь ограничение перспективой К. не соблюдено. Но, возможно, такое ироническое преломление сделано намеренно: признание о слабости Замка не должно тревожить сон мира.

В «Господском дворе» начинается день. К. снова слоняется по коридору, и отовсюду доносится оживленный шум. К. не замечает, что его присутствие не дает застенчивым чиновникам показаться. Они не осмеливаются выйти в коридор. Тем громче становятся звуки голосов, доносящихся из комнат. Все это производит скорее комическое впечатление: «То они походили на восторженные крики ребят, собирающихся на загородную прогулку, то на пробуждение в птичнике, на радость слияния с наступающим утром. Кто-то из господ даже закукарекал, подражая петуху».

В этот момент персонал Замка уже не может, конечно, вызвать уважение. Аппарат власти растворяется в атмосфере детского праздника. Замок мог бы представлять собой нечто божественное, однако под действием поэтического волшебства само божественное обретает комические черты. Есть Замок мужчин, и о нем до сих пор шла речь. Но есть и Замок женщин.

Для женщин Замок не только аппарат власти, но и сама суть самоотверженности, в том числе и сексуальной. Они хотят разделить постель с господами из Замка или по крайней мере мечтают об этом. И когда во время первой утренней прогулки к Замку К. вязнет в снегу, а затем находит убежище в душной банной комнате, ему на глаза попадается женщина в платье словно из шелка, полулежащая в высоком кресле и «смотрящая куда-то вверх». В разговоре с К. она представляется служанкой из Замка, и в ее голосе слышно презрение, хотя остается неясным, относится ли оно к ней самой