— Давай скотч. — Дома я уже хватанул три «Джонни Уокера» — запил голубенькую таблетку. Разный алкоголь лучше не мешать.

— Кларисса сейчас придет, укладывает Александра. Как дела? Много жареных фактов нарыл?

Я рассказал кое-что про свою работу. Стеллингс был в джинсах, белой рубашке с расстегнутым воротом и в матерчатых эспадрильях на босу ногу. Явно не заморачивался на тему «что надеть».

Виски мне принесла та же то ли тайка, то ли филиппинка в белом фартуке.

В дверном проеме возникла высокая блондинка, вся в черном, даже тоненькие колготки на длинных ногах черные, так что я было подумал, уж не с похорон ли она вернулась. Но сильно накрашенные ресницы и цикламеновая помада с похоронами не очень вязались. На ее лице не было ни следов печали, ни разводов от слез. Женщина окинула меня взглядом — снизу вверх.

— Дорогая, это Майк Энглби. Майк — это Кларисса, моя благоверная.

Нежная рука коснулась моей и тут же отдернулась: не рукопожатие, а мимолетная ласка.

— Джеймс много про вас рассказывал. Вы присаживайтесь. Джеймс, какой же ты невнимательный, почему не предложил Майку оливки? Угощайтесь.

— Не возражаете, если я закурю?

— Ну что вы… Летиция, будь добра, принеси пепельницу.

Не сводя с меня огромных голубых глаз, Кларисса примостилась рядом на диване и лишь немного отодвинулась, когда табачный дым достиг ее ноздрей. Меня несколько сковывал такой напряженный интерес к моей персоне.

— Расскажите о своей семье. Они по-прежнему живут в этом… мм… в Рединге? Один мой знакомый жил, можно сказать, по соседству. В Стратфилд-Сэй. Знаете такой?

Причем на лице ее было написано живейшее любопытство, словно у игрока, которому не хватает одного очка до джекпота.

— Нет. А мама работает в гостиничной сфере.

— Удивительно! Наверное, это очень тяжелый труд.

— Да. Да, конечно… ну а сестра… она в пивоваренном бизнесе.

— А чем же она там занимается?

— Финансами. Бухгалтер.

— Я полагаю, рынок алкогольных напитков очень волатилен. К тому же там засилье крупных корпораций. Но, кажется, сейчас на подъеме именно независимые маленькие пивоварни.

— В какой-то мере. Старый добрый эль, настоящее пиво. На этом они и держатся. Сами понимаете…

— Да-да. Ваша сестра сделала мудрый выбор. Вы, кажется, сказали, что она замужем?

— Пока нет. Она…

— Крайне разумно с ее стороны. Сперва карьера, потом семья. Ваши родители оба из Беркшира?

Я старался как мог изобразить жизнь мамы и Джулии достойной столь сокрушительного интереса. Под конец я и сам наполовину поверил, что Энглби родом из йоменов Мерсии и по сей день гордятся своим происхождением из вольных хлебопашцев. Но когда в десятом часу прибыли остальные гости, я вздохнул с облегчением.

Имена я запомнил не все, но было вроде бы еще четыре пары, так что всего получилось одиннадцать человек, включая Энглби без спутницы. Мужчины — все с одинаковыми стрижками, короче моей, с выбритыми висками и мерцающие бриолином. Все загорелые, все доброжелательно переглядывались. Извинялись, что в костюмах, но ведь прямо с работы. Прежде чем выпить первый бокал, все с наигранным остервенением ослабили узлы галстуков — вероятно, демонстрируя, что наконец они дома у Стеллингсов, а не в офисе. Говорили в основном о машинах и о спорте. Женщины были хорошенькие — все без исключения. Все тоненькие, одетые большей частью ярко — в малиновое, желтое, фиолетовое, — словно самоутверждались в своем древнем праве. Их сверкающие волосы тоже пахли парикмахерской и выглядели ломкими и сухими. Стройные ножки были обтянуты чем-то вроде нейлона, но тоньше, я таких колготок раньше не видел. Я слонялся со своей сигаретой по комнате, иногда перекидываясь с кем-нибудь парой фраз.

Мы спустились вниз, к длинному столу, застланному белой, в пол, скатертью и равномерно уставленному подсвечниками и высокими вазами с морозником. Что это морозник, я понял из ответа Клариссы одной из гостий.

Меня усадили между некой Лорой и некой Сесилией. Сервировка стола не позволяла видеть тех, кто напротив, а в случае необходимости им пришлось бы перейти на крик. Поэтому я минут двадцать говорил с Лорой, потом еще двадцать с Сесилией. Когда снова пришла очередь Лоры, я повернулся к ней, но она уже беседовала с соседом слева. Я было переключился обратно на Сесилию, но и та успела отвернуться. Оставалось смотреть прямо перед собой, покуда закуски на столе сменялись горячим, а горничная подливала мне сперва белое бургундское, а затем кларет.

А после опять левый-правый разворот.

О чем мы беседовали?

У одной оказалось трое детей, она подробно рассказала о школе, где они учатся, и о школах, куда надеется определить их потом. Поинтересовалась, есть ли у меня дети, я ответил, что нет. Тогда она сообщила, кто из них по какому предмету успевает, а кто занимается с репетитором. Одна из дочерей еще и на скрипке замечательно играет, а сын прямо помешан на футболе. Потом она заговорила о других школах и их репутации — ее дети там не учатся, но туда, увы, ходят дети одной приятельницы. Далее — про совсем новую, только что открытую школу, но девочкам туда уже поздно, а младшему так нравится его нынешняя школа, что жаль его переводить. Но все равно это чудесно — хороших школ ведь слишком много не бывает, правда?

Я так горячо с ней соглашался, как будто она все-таки допускала мысль, что хороших школ бывает слишком много.

В голове у меня творилось что-то странное. Я вроде бы получал массивы разрозненных сведений, но не было ощущения, будто я что-то узнал. Наоборот, информация из мозга словно бы вымывалась.

— А вы в какой школе учились? — спросила соседка.

— Что?

— Вы в какую школу ходили?

— В Итон.

— Правда? Мой брат там тоже учился. А в какие годы?

— С шестьдесят шестого по семидесятый.

— А какой колледж?

— «Коллингем».

— Я имею в виду, кто им управлял?

— Вы вряд ли его знаете. А у вашего брата какой?

— H.R.T.[47]

— Точно. Как раз оттуда я никого не знаю.

— Никого-никого? Я думала, только стипендиаты такие необщительные.

— Видите ли, я как раз и был стипендиатом.

— Но тогда почему вы не ходили в Колледж[48]?

— Видите ли, я… — Я сделал несколько глотков белого бургундского.