- Куда ты хочешь сходить? - спрашиваю, когда она уже у зеркала, наносит макияж. А я настолько теряюсь в собственном вожделении, что ревную даже к расческе. Особенно к помаде, что она так нежно водит по губам.

- Сначала в Ноттер дам, - говорит она, а я уже слышу, как она говорит "Дам" Хватит, Рома, у тебя крыша едет?

А ведь едет, потому что там в соборе Парижской богоматери я задергиваю ее на колокольне, пока остальные возвращаются на нижнее этажи.

- С ума сошел? - пытается она вырваться, пока я прижимаю ее к стене. - Я же даже кое-что поняла из речи экскурсовода.

- Она рассказывала, как однажды бедный, несчастный человек возжелал настоящую красавицу, - говорю, придумываю, обдавая нежную кожу теплым дыханием.

- Да что ты, - усмехается она и руками поглаживает мои плечи.

- Но она жестокая, не хотела подарить ему хоть пару минут любви, - обхватываю лицо руками и жадно набрасываюсь на рот, потом шею, достаю своих любимых близняшек и принимаюсь облизывать из даже сквозь кружевную ткань.

- Ты не выглядишь ни бедным, не несчастным. Да и две минуты тебе будет мало, - смеется чертовка, спускаясь по стене вниз и шмыгнув от меня. И я ее догоняю, замечая, как она поправляет грудь.

- Сейчас мне будет достаточно даже двух, - вою я, пока она хохочет и снова возвращается к экскурсионной группе.

Смотреть как танцует Аня мне не нравится. Не потому что она делает это плохо, а потому что чаще всего с партнером. Так что в театре я даже увлекаюсь представлением как раз о Эсмиральде, которую хочет трое мужчин. Такое ощущение, что во Франции нет других тем для искусства.

На самом деле главное, чтобы нравилось Ане, и тогда есть шанс, что она меня простить, сжалится и перестанет дразнить и ничего не давать взамен.

И только я об этом думаю, как мягкая рука касается моего паха.

- Это тебя так балет возбудил? - шепчет она мне на ухо, поглаживая ствол через ткань брюк и делая его все тверже и больше. - Хочешь я могу раздвинуть для тебя ножки сегодня в номере.

- Хочу, но знаю, что ты меня обманешь, - хватаю ее за подбородок и касаюсь сладких, чуть украшенных блеском губ. В обычное время Аня почти не красится. Ей это и не нужно. Гладкая без изъянов кода, длинные ресницы. Макияж только состарил бы ее. А так она прелестна в своей порочной невинности и молодости. На ум приходит только одно слово.

- Ты идеальна...

- Думаешь, что сможешь задобрить меня комплиментами.

- Я всего лишь констатирую факт. Тем более на парней в трениках смотреть не так интересно, как на тебя.

- Твои факты действуют на мое тело лучше любого комплимента... - шепчет она мне в губы и сама целует. Сначала мягко, потом смелее. Но меня даже это легкое касание языков не устраивает. И я принимаюсь вторгаться в ее рот снова и снова, пока мой разум адским пламенем захватывают воспоминания о том, как хорошо сквозь ее губки скользит член.

- Просто кошмар, - слышим за спинами женский голос и со смешками отрываемся друг от друга. Ничего удивительного, что на балете в Париже мы встретили русскую.

- Хотите я и вас поцелую? - спрашиваю женщину, на что Аня прыскает со смеху, а дама фыркает.

Досматриваем мы представление в полной тишине, очень часто касаясь друг друга пальцами. А иногда противореча приличиям и губами. С Аней слова правильно и разумно отступили в день первого знакомства. Пациентка, которой требовалась операция она была для меня под запретом. Я не привык смешивать работу и удовольствия. Тем более, что второе всегда можно было найти в любом клубе, где такую как Аня даже не встретишь. Но она стала исключением, и я решил, что она станет моей любовницей. Ненадолго. На пару недель, чтобы насладится стройным таким гибким телом. Юностью и наивностью, которая во мне искоренена еще в детстве. Она же слово питает меня, порой вынуждая признавать, что все бастионы которые я строил всю жизнь безвозвратно рушатся. И одной из причин была ее абсолютная не надоедливость, нетребовательность, и безотказность. Она никогда не звонила сама, она всегда ждала и срывалась не смотря ни на что. И это не могло не подкупать, в купе с ее мягким тембром голоса, улыбкой и умением не только вести вполне взрослый диалог, но и молчать, когда это надо.

Например, когда я ее затаскиваю в нишу в коридоре по пути в буфет, когда между отделениями объявляют антракт. Она не жеманничает, не кричит, что это неприлично, она просто принимает мой, сродни животному поцелуй, поглаживая мне шею. Это действует на тело почти как доза адреналина и мне начинает все сложнее с собой бороться. Особенно когда между пальцами скользит гладкий шелк ее нового платья, купленного мною, когда за спиной струятся волосы, когда ее сладостные, тихие стоны буквально сводят с ума. Она действительно думала, что сможет противостоять собственному желанию, что поглотило ее в первые дни нашего знакомства. И в дальнейшем. Стоит ей коснуться меня, как тело становится глиной, ждущей, когда мастер слепит то, что нужно ему.

Но все заканчивается, когда я уже мало что соображая стремлюсь к внутренней стороне бедра. Все выше. Туда, где точно уже влажно. Влажно и так узенько.

Она впивается острыми ноготками мне в руку и шипит:

- Достаточно.

Я поднимаю ошалелый взгляд, не веря, что она может остановить меня прямо сейчас, когда я так близко к заветному.

- Ненавижу тебя, - шепчу и прижимаюсь лбом к ее, заглядывая в темнеющие от страсти глаза. - Не надоело меня наказывать?

- Прошли только сутки, а ты уже сдаешься. Я думала у такого именитого хирурга должно быть больше терпения.

- Я тоже, - посмеиваюсь я и снова пленяю губы поцелуем. Не могу удержаться. С ней сдержанность теряет свою силу. - Может ну ее, эту Эсмеральду? Разве может она, сравниться с тобой?

- Ты же не видел, как я танцую.

- Я видел, как ты танцуешь. Тем более я танцевал вместе с тобой.

- Пошляк, - хохочет она и все таки серьезно спрашивает то, на что я могу дать только отрицательный ответ. - Ты должен увидеть меня на сцене.

- Мне больше нравится видеть тебя у себя в постели. Это не треплет мне нервы, а наоборот дает возможность хорошо расслабиться.

Ее руки, все это время треплющие мне волосы, падают. Лицо становится безэмоциональным. А сама она разворачивается и выходит из ниши. Я начинаю думать, что трепать нервы Аня может сильнее, чем законная жена, которой у меня никогда не будет. Я не знаю, что должно случится чтобы я сковал себя узами брака.

- Ты все еще дуешься? - спрашиваю на следующий день за завтраком. Она опускает газету, чтобы были видны только глаза и снова скрывается. Читать она по-французски не умеет, а значит делает вид.

- Ну как я могу обижаться, Рома. Разве резиновая кукла это умеет?