— Тома, Тома, — смущенно залепетала я, — ну хватит, прилюдях, о нас могут плохо подумать.

— Ты невозможная! — вполне традиционно заявила Тамарка,увлекая меня к своему «Мерседесу». — Всю жизнь теперь на меня работать будешь,Мама!

— Будто я чем-нибудь другим занимаюсь, — резонно возразилая, открывая дверь автомобиля и обнаруживая на заднем сиденье бездыханное тело,возможно, даже труп.

С воплем я отскочила так резво, что едва не сшибла с ногТамарку.

— Что такое, Мама? — возмутилась она и, сообразив, в чемпричина, тут же меня успокоила:

— Это наша Роза сознание потеряла. Как увидела тебя накарнизе, так сразу и отрубилась.

Пока я приходила в себя, Тамарка сунула визиткуэмчээсовскому начальнику и распорядилась:

— Счет за спасение выставите моей компании. — Подумав, онадобавила, многозначительно глядя на меня:

— Мама отработает.

— Только этим и занимаюсь, — снова буркнула я и полезла вмашину.

До сих пор помню взгляд эмчээсовца — бедняга обалдел, когдаузнал, что, юная, я прихожусь престарелой Тамарке мамой. Жаль, некогда былорассказать ему, с чего все это началось.

Как только я уселась рядом с Розой, она сразу же пришла всебя и защебетала:

— Это ужас! Это к-кошмар! Это ч-черт знает ч-что! СначалаП-пупс, п-потом ты!

— Неужели и Пупс на карниз залез? — поразилась я.

Роза задохнулась от негодования, а Тамарка меня успокоила:

— Пупс поступил проще: он послал Розу на три буквы, нодобился гораздо большего эффекта, чем ты со своим карнизом. Роза до сих порзаикается.

Тут же выяснилось, что эффект, которого добился Пупс,превзошел все ожидания: заикаться начала и я.

— П-пупс п-послал с-свою Р-розу на т-три б-буквы? —изумилась я, не в силах в такое поверить.

— Да, послал прямо при свидетелях, — заверила Тамарка,показывая на себя.

Роза хотела к ней присоединиться, но от негодования несмогла и лишь, задыхаясь, дико вращала глазами. Ее пальцы нервно производили техарактерные движения, которыми принято ощипывать кур. Я же никак не моглаповерить и все лепетала:

— П-послал Р-розу на три буквы? П-пупс? Ка-ка-как он мог решитьсяна та-та-такое?

— Сама удивляюсь, — равнодушно пожала плечами Тамарка.

— Ка-ка-как же он жить теперь бу-бу-бу-дет? — с пафосомвопросила я, окончательно постигнув значимость происшедшего.

— Не «как», а «с кем», — уточнила Тамарка и тут же меня разочаровала:

— Успокойся, глупая Роза его уже простила. Я не поверила.

— Уж я в-вижу, — скептически возразила я, не сводя глаз спальцев Розы, все еще совершающих ощипывающие движения. — В-вижу, ка-ка-какпростила.

Однако Роза, несмотря на эти свои движения, воскликнула:

— Я п-простила его, он был с-слишком з-зол.

— Ха! Она п-простила его! — нервно рассмеялась я, всей душойпереживая за Розу. — Н-надо было сразу же ему морду би-би-бить! А ты ип-простила. Теперь он каждый день будет посылать тебя на три бу-бу-буквы, а тои ку-ку-кулаками прикладываться станет, как Тася к Тосе. Она его тоже один разп-простила. Если бы я п-прощала всем своим му-му-му-мужьям…

— Не о тебе речь, — напомнила Тамарка. Ее водитель, похоже,с ней согласился. За что меня этот поганец невзлюбил, понять не могу.

— П-пупс б-был очень з-зол, очень з-зол, — продолжаяощипывать невидимую курицу, заикаясь, пояснила Роза.

— Отстань от нее, — посоветовала Тамарка. — Подумай лучше осебе. Роза всего лишь заикается, а ты уже второй раз на карнизе побывала.

О себе?!

Разве я умею думать о себе?

Только о людях! Только о них! Уж такая я уродилась — вот чтонатворили мои родители: наградили генами альтруизма и воспитали в духенаивысшего гуманизма.

— Роза за-за-заикается, а я будто нет, — закричала я, — ужеи на ка-ка-ка-карнизе побывала и заика-ка-ка-каться начала и (самое страшное!)чуть не потеряла свой «Ме-ме-ме-мерседес».

— Все равно Розка хуже пострадала, — рассудила Тамарка, — еена три буквы послали, а она за это даже морду не набила. Несовременная женщина.На, Мама, глотни джина с тоником, может, заикаться перестанешь. Все равно тебесегодня нельзя садиться за руль. Да и руля уже нет. Теперь замучаешься забиратьсвой «Мерседес» со штрафной стоянки.

От таких слов у меня и без джина с тоником заикание пропало.

— Я замучаюсь? Это ты, Тома, замучаешься, потому что всевышло из-за тебя. Из-за твоей жадности! Каждый раз так машину даешь, будто смясом ее от себя отрываешь!

— Д-девочки, не ру-ру-ругайтесь, — пропищала Роза, и я тутже переключилась на нее.

— А ты, беспомощное создание, раз уж не набила морду мужу,так хотя бы скажи: почему Пупс был так зол, что даже осмелился тебя на трибуквы послать?

— Пе-перцев, — только и вымолвила Роза. И вся отдалась своейневидимой курице. Тамаркин водитель, жалея Розу, заерзал на сидении.

До чего же неприятный мужчина!

— Перцев совсем с ума сошел, — пояснила Тамарка. — А Роза завсе расплачивается. Бедняжка, она у нас такая впечатлительная. Видишь, как еезаколдобило.

Тут уже заколдобило и меня.

— При чем здесь Перцев? — закричала я. — Расскажет мнекто-нибудь или нет?

— Я расскажу, — сжалилась Тамарка, основательно повернувшиськ нам с переднего сиденья и с болью глядя на Розу. — Перцев пригласил наподписание договора меня и Пупса. Мне это по фигу, а Пупсу процент с договорапосулили. Бедолага месяц с этой надеждой пахал…

— Постой, при чем здесь Роза? — поразилась я.

— Да Перцев Пупсу сегодня бабки отстегнуть грозился, Пупс нарадостях и Розу с собой прихватил, чтобы сразу же за гарнитуром ехать.

— Можно покороче? — вставила я.

— Можно. Роза сидела в приемной Перцева, Пупса ждала. Пупсже, удолбище, не может без Розы и шагу ступить, а тут целый гарнитур. Розаитальянский хочет. Она ему уже дырку в голове продолбила этим гарнитуром. Ихстарый, ну, ты знаешь, с самой их свадьбы стоит, облупился весь — хуже Пупсавыглядит.

И Тамарка резко отклонилась на Пупса и гарнитур, предаваясьвоспоминаниям юности и входя в такие подробности, от которых у меня даже духзахватило. Поток сознания! Полное отсутствие дисциплины ума! И этоинтеллигентный человек!