Юля вышла из кабинета: «Бабушку проведаю».

– «Покемон»!

– Сергей, – произнесла Юля, вернувшись, – нам бы домой… Бабушка едва держится после всех потрясений…

Что правда, то правда: Любовь Михайловна уже давно клевала носом над свободным столом одного из оперов, в данный момент отсутствующего, а под ее рукой клевала розовым носом рыжая кошка.

– Да и я тоже едва держусь, если честно… – добавила Юля.

Серега посмотрел на ее избитое лицо. К синякам на скулах прибавились синие круги под глазами.

Конечно. Понятно. После всех потрясений хочется домой. Это естественно.

Да только малюсенькое такое тело угнездилось у него на коленях, теплое, душистое… Серега вдруг расстроился, что придется снять его с колен.

– Юль, если ты еще немного подождешь, то я отвезу вас домой. В данный момент допрашивают Тароватого и Голявкина, я должен быть на рабочем месте. Но если не можешь, то я распоряжусь, чтобы вас доставили.

Юля посмотрела на сына, который увлеченно орудовал мышкой: Серега успел ему открыть «Покемон», и теперь прожорливый колобок хавал, под руководством пацаненка, одного чудища за другим. Серега иногда ему подсказывал, куда повернуть «колобок».

– «Немного» – это сколько?

– Трудно точно сказать, – честно ответил Громов. – Смотря как дело пойдет. Может, полчаса, может, час… Или больше.

– Михаська-то может до вечера играть и про сон не вспомнит, – улыбнулась она. – Но бабушка моя… Ей нужно отдохнуть. Она слишком много пережила за эту ночь.

Юля не добавила «да и я тоже».

Серега кивнул и распорядился, чтобы их отправили домой.

* * *

Остаток дня Серега мучился. Не так уж много времени провели они с Юлей в темнице, но провели бок о бок, в экстремальной близости, физической и… душевной, что ли…

И теперь что-то саднило в душе у Громова, словно у него что-то отняли. Ампутировали. То ли часть тела, то ли часть души… Тот бок, который «о бок».

В то же время подслушанный им разговор Гарика с Юлей не давал покоя. Прав ли Балатаров и Юля действительно нашла эти камешки, перепрятала их?

На допросе Гарри сделал неожиданное признание: оказывается, он никогда не сомневался, что Михаська его сын! Но нарочно отрекся от него: учитывая, что добычу из ювелирного магазина Гарик поделить с корешами не успел (просто не успел, а то бы непременно поделился, – заверял Балатаров), – он боялся, как бы его и в тюрьме не достали, шантажируя ребенком.

Платочки вынимайте, пожалуйста. Какой честный грабитель, какой заботливый папаша!

…И Юлю он по той же причине от себя отлучил как неверную жену: чтобы кореша ей вреда не причинили и Гарика не смогли шантажировать любимой супругой.

Пожалуй, тут новая порция платков понадобится. Какой прекрасный муж!

Однако на вопрос, где теперь «брюлики», он плечами пожимал и твердил, что рад бы государству вернуть, да пропали они…

Своими подозрениями, что нашла их его бывшая жена, он с ментами не поделился.

Но Серега помнил их разговор у дома Колдуньи. Если Юля нашла драгоценности и припрятала их… Что, «грабь награбленное»?

Серега ненавидел эту фразу, нечистоплотный лозунг нечистоплотных душ.

Если Юля…

Нет, не надо строить домыслы. Надо все точно узнать!

Он с трудом дотянул до вечера, подавляя желание ее навестить.

Ночь проворочался без сна.

С утра поехал к Юле.

Дверь ему открыл Михаська и сразу же, с разбегу, оседлал Серегу, обхватив ручками за шею.

– Пойдем играть?

Юля вышла в прихожую. Свежая и невероятно красивая, несмотря на синяки на лице.

Любовь Михайловна выкатилась в прихожую, зыркнула на него – поскольку Серега вчера самолично снял с нее показания, они успели познакомиться, – и проговорила:

– А, как раз к завтраку. «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!» – съехидничала она.

– «Тарам-парам-тарам-папам, на то оно и утро»! – весело закричал сияющий Михаська. – Ну, пойдем играть?

– Человека с утра кормить нужно, – категорически заявила бабушка, – а игры потом, если у товарища полковника время будет! Давайте на кухню, – кивнула она всей троице, – сырники стынут!

– Ты половник? – поднял Михаська удивленную мордочку к Сереге.

– Полковник, – поправила Юля с усмешкой.

Серега, на самом деле, собирался только поговорить с Юлей, выяснить тревожащий вопрос, ему это было необходимо! Ему нужно знать, что делать с этим «бок о бок», как лечить ноющую пустоту, образовавшуюся от разделения их тел и душ.

Но мальчуган смотрел на него с такой надеждой…

Понятно: в доме мужчины нет, Михаська вырос с двумя женщинами, а он, как любой в мире мальчик, нуждался в мужском присутствии…

– Добро, поиграем, – произнес он.

– Сначала за стол! – распорядилась бабушка и попилила на кухню впереди них.

Сергей поймал взгляд Юли: он был полон странной нежности. Хотя ничего странного: эта нежность относилась наверняка к сыну…

Громов отработал программу до конца: и сырников отведал, и чаю выпил, и с Михаськой полчаса посидел у компьютера, помогая ему расставить корабли в «Морском бое». Юля устроилась позади них и смотрела, как увлеченно топят вражеские судна двое мужчин, маленький и большой. На лице ее сияла все та же нежность, и Громову казалось, что она согревает его затылок.

Наконец, посмотрев на часы, – на работу пора! – он аккуратно ссадил невесомое детское тельце с колен, поднялся, обернулся к Юле.

– У меня к тебе пара вопросов есть. Где можно поговорить?

Выражение нежности медленно угасло на ее лице.

– Пошли в другую комнату, – произнесла она деловито.

Серега плотно закрыл за ними дверь, хотя подслушивать их было решительно некому: бабушка глуховата, а Михаська все равно не поймет.

– Я слышал твой разговор с Гариком.

Юля не выказала ни удивления, ни смущения. Она спокойно ждала продолжения.

– Что за знак такой Гарик оставил на даче?

– Я не знаю, о чем он говорил. Я там не была много лет.

– Я хотел сказать… Я имею в виду, если бы он оставил там знак, то какой?

– Наверное, елку.

– ?

– У него есть родимое пятно на бедре в виде елки. Верхушка и по две треугольной лапы с каждой стороны. Пятиугольник такой своеобразный… Гарри иногда рисовал его вместо подписи под записками ко мне.

– И Гарик оставил такой знак на даче?