— Эврард! Там… — икнул принц Алан, засовывая голову и даже не догадываясь о том, что он — девушка чьей-то мечты. Хотя если бы он и узнал, то, судя по всему, радостно согласился бы. — Там, на складе, все флаконы… Ни одного не осталось!

Вестник плохих новостей тут же спрятал голову, понимая, что летящий в дверь канделябр — это прямое нарушение вчерашнего договора. Но канделябр не полетел. На лице Эврарда расползалась кривая улыбка. Взгляд ядовитых сощуренных глаз смотрел куда-то в сторону окна. Улыбка стала еще более мерзкой.

— Ладно, — коротко ответил он, бросая на меня взгляд. — Сейчас разберемся. Сиди здесь.

Дверь за Эврардом закрылась, а я осталась наедине с нетронутым нами завтраком. Подойдя к зеркалу, я положила на него руку, вглядываясь в свое растрепанное отражение. Бессонная ночь передавала мне привет слегка одутловатым после сна лицом. Жесткий график работы тоже присоседился синеватыми тенями под глазами. Так что макияж в стиле «Трудоголик» у меня уже есть. Соблазнять начальство можно только таким макияжем. «Когда я говорила, что с проблемой нужно переспать, я имела в виду немного не это!» — странно смотрела на меня моя бабушка, поправляя очки. Ага, держи карму шире! Сейчас в нее очки напихают!

Я ждала угрызений совести, но совесть расплылась в улыбке, от которой стоматолог начинает мысленно выбирать себе новую машину, подсчитывая, сколько будет стоит тридцать два импланта.

— Покажи мне моего мужа, — прошептала я, украдкой оборачиваясь. Зеркало безмолвствовало, показывая отражение прикрытой двери и мое лицо, которое вполне можно ставить на заставку фильма про секретных агентов на боевом спецзадании.

— Ну же! — прошептала я, нервно поглаживая холодное стекло. — Покажи мою квартиру!

За спиной промелькнула, как мне показалось, чья-то черная тень. Резко обернувшись и холодея от ужаса, я ничего подозрительного не заметила. Стоя в напряжении, я прислушивалась к каждому шороху. Тишина.

Дверь открылась, на пороге появился Эврард, глядя на меня, застывшую перед зеркалом. По его выражению лица я пыталась определить масштабы трагедии, но оно было насмешливым.

— Поня-я-ятно, — усмехнулся он. — Е-е-есть две но-о-овости, Цвето-о-очек. Начну издалека-а-а… Я оши-и-ибся, Цвето-о-очек отлично порабо-о-отала. И нашу компа-а-анию заме-е-етили. Я бы даже сказал, что результа-а-ат превзошел все ожида-а-ания. И на-а-ас решили поздра-а-авить первым разгро-о-о-мленным складом!

— Совсем все плохо? — уныло поинтересовалась я, понимая, что это был тот самый случай, когда была бы согласна на простую открытку с поздравлениями! Даже на почетную грамоту в рамочке. На худой конец, сойдет и благодарственное письмо с ксерокопией печати.

— Да-а-а… — загадочно усмехнулся Эврард. — Все куда ху-у-уже, чем ты ду-у-умаешь, но куда-а-а лучше, чем я ожида-а-ал…

Я подошла к столу, наколола кусок мяса на вилку и впилась в него зубами. Мясо было жестковатым, слегка подгоревшим, как шашлык любителей выпить на природе, но вполне сно…

Странная судорога пробежала по моему телу, заставив выронить вилку и схватиться за горло. Неожиданная слабость вынудила меня покачнуться и обвести глазами комнату, пытаясь ухватиться дрожащей рукой хоть за что-нибудь. Мне показалось, что рядом есть стол, но рука ударила по пустоте. Очертания мебели менялись, зубы застучали, пока я пыталась понять, что со мной происходит и почему все плывет, как в аквариуме. Внезапный спазм сдавил горло с новой силой, заставив рухнуть на колени и упереться руками в пол. Воздух… Почему я пытаюсь вдохнуть, а у меня… Ой! Все снова поплыло, оставляя звон в ушах и странное чувство невесомости.

— Бессовестный Цвето-о-очек! — слышала я сквозь ватные подушки знакомый голос. — Ты-ы-ы что наду-у-умала! Та-а-ак! Куда-а-а от меня-я-я наце-е-елилась! В о-о-отпуск? Ага, сейчас! У на-а-ас рабо-о-отают без отпуско-о-ов!

— В кру… из… — выдавила я, чувствуя, как комната поплыла еще сильнее. Мало того что поплыла, так еще и завертелась. — На… га… ле… ре…

— Сейчас ты у ме-е-еня огре-е-ебешь, галерщица! — послышался голос, пока у меня по щеке что-то текло. — Сейчас на ве-е-есла ся-я-ядешь! И бу-у-удешь выгреба-а-ать… За все-е-ех! Пе-е-ей…

Я давилась, плевалась, чувствуя, как затекло уже за шею, но тело, вывернутое судорогой, отказывалось не то что что-то понимать, но и принимать…

— Я кому-у-у сказал… Где заявле-е-ение на отпу-у-уск? Не-е-ет! Зна-а-ачит, и о-о-отпуска нет! — что-то звякнуло об пол, а меня приподняли, снова пытаясь раздвинуть мои губы чем-то холодным и твердым.

— Отпуск… Грехов… Нужен… — кашляла я, чувствуя, как стучат зубы обо что-то стеклянное. Комната вращалась с бешенной скоростью. Сердце билось так, словно вот-вот остановится, а я не могла даже пошевелить пальцами.

— Не дожде-е-ешься… — категорично ответили мне, а мне удалось сделать большой глоток и подавиться. — У на-а-ас новый марке-е-етинг… В слу-у-учае отравле-е-ения больни-и-ичный не полага-а-ается! Сра-а-азу карье-е-ера в карье-е-ере!

Я всхлипнула, чувствуя, как об пол разбилась еще одна склянка, а меня прижали к себе, баюкая, как ребенка, и чихвостя так, что ад выписывал мне пропуск. Вздрагивая и млея от неожиданной слабости, вдыхая успокаивающий и какой-то родной запах сандала, чувствуя, как меня обнимают и не отпускают, согревая от моего внезапно накатившего озноба, я слушала о том, какая я нехорошая, какая бессовестная, что место мне на галере в первом ряду, причем весло выдадут только мне, а остальные будут пассажирами. Потом мне объясняли разницу между «погребут с почестями» и «погребут как миленькие», пока моя голова обессиленно лежала на чьем-то сгибе локтя.

— Я не зна-а-аю, как это произошло-о-о, но это на-а-адо прекраща-а-ать. Сегодня-я-я в полночь будут переговоры, — меня прижали к себе и потерлись об меня подбородком. — О-о-очень тяже-е-елые…

К вечеру я уже оклемалась настолько, что собрала нервную систему в кулачок и пошла ужасаться масштабам разрушений. Остатки расстроенной структуры ревностно собирали флаконы, сетуя на то, что линейка у нас поуменьшилась. Некоторые особо рьяные вырывали страницы каталога, сокращая наше предложение до пары предложений рукописного текста. Особо предприимчивые сливали все, что находили, в один флакон, а самые креативные собирали уцелевшие склянки и строгали в них бруски мыла с усердием папы Карло. Такое чувство, словно на складе у нас разорвалась приличная граната. Зрелище было душераздирающим.

Когда стрелки стали приближаться к полуночи, я начала заметно нервничать. Еще бы! На официальных переговорах такого уровня я присутствую в первый раз.

— Бу-у-удешь не-е-ервничать и трясти-и-ись, Цвето-о-очек, отда-а-ам жадным дя-я-ядям. Бу-у-у-удешь знать ку-у-урсы чешуи с драконьей по-о-опы и помо-о-оев со стола алхи-и-имика, — утешал меня Эврард, беря за руку.