Именно это чувство вынесло его в коридор…

Тут-то его и взяли.

12

Не сказала Настя обидных слов. Но поняли они, что она им сказать хотела.

Отшвырнул князь бутыль. Хлопнула бутыль об пол кирпичный, брызнуло зеленое вино вместе со звонкими осколками такого же зеленого стекла. Испугалась бы Настя резкого жеста, звона и грохота неожиданного. Но злость ей испугаться не позволила. Перекосило ее злостью: ишь, нашлись ревнители чести! Потому на испуг у нее эмоций не осталось. Потому она даже и не вздрогнула, когда все вздрогнули.

Они это по-своему поняли.

Запустил князь руку куда-то глубоко за пазуху, извлек платочек засаленный, тугим узлом завязанный. Зубами узел разворотил. Бросил на стол Георгия, сверкающего белизной, и Станислава с мечами и ореликами. Ленточки замусолены, а золото звенит и светится.

Бросил и вышел, ни на кого не глядя.

13

Руди Мессер решил попасть к ней на ночное наказание еще раз. Интересно же: чем все это кончится? Но она его больше не вызывала. Ладно. Он начал писать с таким количеством ошибок, за которое его каждый день следовало бы драть кнутом. По часу. Или по два.

Но она не вызывала.

Он начал писать поперек строчек. Она ставила ему отличные оценки.

Он перестал писать вообще. А она продолжала отмечать его старание.

Он знал: других она вызывает на всю ночь.

Он начал бить стекла. Не помогло.

Он встретил ее в коридоре и сообщил, что вечером в школе устроит пожар.

Тут ее взорвало.

14

Николая Ежова взяли как-то тихо и буднично.

Прямо за дверью сталинского кабинета нависла над ним тень Холованова:

– Вы арестованы!

Двое подхватили под руки, завернули их назад, как ласты, и вздернули. С синих петлиц государственной безопасности некто с наглой мордой сорвал огромные маршальские звезды…

– Иди, сука!

15

Захват – дело простое. Особенно если клиент по девкам шляется. Если темные кривые переулки его влекут.

Его взяли тут же, на Сен-Дени. Улица широкая, а в стороны – переулки, а от переулков – длинные темные коридоры-переходы тоже вроде переулков, только крытые, кошками загаженные и людьми. Там лестницы скрипучие вверх и вниз, ведра и мусорные баки, там вырванные фонари, там темнота, смрад и сырость, там сальные стены исписаны непристойными решительными призывами…

Человек с такими деньгами мог бы снимать девок на Пигали и даже на Мадлен, там девки и качеством лучше, и чище. Но дороже. А он привык на Сен-Дени… Всю жизнь тут. Разбогатев, привычкам юности не изменил.

16

Вторым делом в берлинских тюрьмах – санитарная обработка. А первым делом бьют.

У нас в те славные времена та же процедура была принята.

А Николая Ивановича Ежова еще не били.

Его ввели в большую, видимо, подвальную комнату под тяжелыми кирпичными сводами. На монастырь похоже.

Посреди комнаты – привинченное к полу деревянное кресло, с ремнями. Его усадили, прижали голову к спинке и пристегнули горло широким ремнем. Тут же пристегнули ноги к ножкам кресла, а руки к широким, отполированным предшественниками подлокотникам. И вышли все, его одного в полумраке оставив.

В широком зале почти пусто: кресло с пристегнутым Ежовым посредине, а перед ним, на возвышении, стол, как бы для президиума. Или для трибунала. Только в трибунале три стула и портрет Ленина на стене, а тут один только стул. И товарища Ленина нет.

Сжался внутренне Николай Иванович Ежов, к сопротивлению подготовился.

Но нет никого вокруг, и шагов не слышно.

Тихо. Ни звука.

И увидел Николай Ежов на столе…

17

Сеньора Хуана Червезу привезли завернутым в кусок кровельного железа.

Как сюрприз в упаковке.

Костюм на нем новый, дорогой, но перепачкан пылью и ржавчиной. Туфли лакированные, тоже перепачканы пылью. Вернее – одна только туфля осталась. На левой ноге. А туфлю с правой ноги где-то потеряли, когда волокли. Досадно. Улика. С другой стороны, это драгоценная крупица опыта: в следующий раз, перед тем как человека в кровельное железо заворачивать, надо будет обувь снимать, если она быстросваливающаяся.

А ртом обломок своей трости держит. Как верный пес, который хозяину палку из пруда тащит. Вот и этот – закусил, зубами в дерево врезался. Оба конца трости телефонным кабелем перехвачены, на его загривке тугим узлом связаны. Чтобы не выронил случаем.

Из видимых синяков на нем пока только один, под левым глазом.

Один, но ядреный.

Его бросили на кирпичный пол, громыхнули железным листом, разворачивая.

18

Руди нарывается на ночной вызов с битьем, а вместо этого она орет. Это не понравилось ему. Он посмотрел в ее глаза, вернее, между глаз, в надежде, что переносица над тонким носом с трепетными ноздрями перепачкана чернилами.

Но чернил не было.

И тогда…

19

Выскользнул из какой-то подворотни слух и по Москве пошел гулять. Слух про заговор в НКВД. Собрались заговорщики на озере Байкал. Семеро их было. Сговорились товарища Сталина убить. А товарищ Сталин – не будь дурак, им туда своего друга заслал, Мессера-фокусника. Мессер невидимкой прикинулся, рядом с заговорщиками сидел, водку пил. Они все удивлялись, что бутылка пустеет быстро. Закусывал Мессер, на ус мотал. А как главный заговорщик заикнулся, что товарища Сталина убить неплохо бы, так Мессер на него только посмотрел, у того голова и лопнула.

Тогда он на других посмотрел, и у тех головы полопались. Чем же Мессер их убивал? Эх, серость, так взглядом же!

20

Так выпало, что во всем подвале оказался только один предмет, на котором сидеть можно, – пустой бочонок.

Настю, как единственную тут представительницу прекрасного пола, на тот бочонок и усадили. И получилось – она одна сидит. Остальные стоят. Не считая того, который у ее ног лежит.

А еще выпало так, что во всей компании по-испански Настя одна свободно изъясняется. Понятно, не считая того, который у ее ног.

Это обстоятельство ее как бы на первый план выдвинуло. Она говорит – остальные молчат. Она говорит тихо и отчетливо. И чтобы слышать ее слова, все стихли. Слова ее не все понимают дословно, но смысл их понятен каждому:

– Сеньор, я сразу открываю карты: ты отсюда живым не выйдешь. Тебя вынесут. Света дневного тебе тоже не видать: вынесут тебя ночью в железном рулоне. Сам знаешь, за что: ты должник банка «Балерика». Долгов ты не платишь и платить не намерен. Это нехорошо. За это я тебя накажу. Мое наказание – смерть. Но я готова тебе помочь, если ты поможешь мне. Мне нужно получить деньги, которые ты задолжал, кроме того, я работаю с тобой, и ты обязан мне мою работу оплатить. Украсть тебя, утащить, спрятать – все это денег стоит. Ты мне расходы на твою поимку возместишь. Воруя тебя, я и мои сподвижники рискуем своими головами в самом прямом смысле. Сам знаешь: Франция – страна варварская. Тут публично отсекают головы за те вещи, которыми ты меня вынуждаешь заниматься. Я рискую головой. И эти господа рискуют своими буйными головами. Поэтому ты должен наш риск оплатить сполна. Не знаю, как господа офицеры, но свою голову я ценю дорого. Не строй иллюзий – я знаю о тебе больше, чем ты предполагаешь, я знаю, сколько у тебя денег и где они. Мне надо их получить, но так, чтобы ни банк, ни полиция, ни твои компаньоны мне не помешали их забрать. Думай, как это сделать. Думай. Придумаешь – обещаю легкую смерть. Я слово держать умею. Ну а если со мной что-то случится – тебя ждет ужасная смерть. Не веришь? Хочешь, я тебе свое умение покажу?