С мистером Барлоу она вела себя подчеркнуто сдержанно и спокойно, словно и не было между ними того злосчастного разговора в доме Фениморов, словно между ними вообще никогда ничего не было. Джеймс отвечал ей тем же, хотя иногда в его взгляде проскальзывало нечто неуловимое, будто бы презрение смешалось с сожалением, родив что-то новое, эмоцию, не поддававшуюся классификации, но плотно обосновавшуюся в его голубых глазах. Аврора его не винила. Она винила себя. Джеймс был груб с ней и не только в суждениях, но, вероятно, именно так она и выглядела: стерва, играющая мужскими сердцами. Но она ведь не такая! Ей безумно хотелось, чтобы он понял это, чтобы осознал свою неправоту в отношении нее. Сейчас даже завещание деда казалось мелочью, над которой они вместе могли бы посмеяться. Только уже было поздно: она велела Джеймсу оставить ее в покое, и он исполнил желание леди. Сама Аврора не решалась подойти к нему и первой заговорить о чувствах. Будь она посмелее и поуверенней в себе, надела бы сексуальное белье и пришла к нему ночью, но воспитание вместе с гордостью оплели, словно путами: а вдруг прогонит? Вдруг не захочет больше? Этого ее израненное сердце не выдержит. Лучше уж молча перестрадать и уйти несчастной, но с высоко поднятой головой.

Но сейчас максимум, куда могла пойти Аврора – кабинет Джеймса, вместе с Мэри, собиравшейся вытереть там пыль. Эван закрылся у себя в комнате и как шаман с бубном плясал вокруг компьютера, ожидая сеанса связи с матерью. Он всегда так делал, одаривая няню лишними двумя часами свободного времени, жаль, что такое бывало только по понедельникам и четвергам, в остальные дни Алисия Барлоу звонила в другое время и такого раздолья уже не было.

С Мэри сейчас было комфортнее, чем с любым другим человеком из этого дома. Она рассказывала об учебе, студенчестве, друзьях и, конечно же, делах сердечных. Она даже шепотом поведала о романе с мужчиной, который ни за что не одобрит мать. Да и как его можно одобрить! Он был старше, прилично старше Мэри, а еще был не свободен. Она не знала, как вообще позволила легкой симпатии перерасти в нечто большее. Просто в один момент вспыхнула, как вымоченная в керосине спичка, а теперь смиренно тлела, медленно выгорая дотла. Аврора не бралась судить или давать оценки поступкам: какое она имеет на это право? Но ей было очень жаль Мэри: она мучилась, разрываясь между любовью к мужчине и собственной совестью.

«Видимо, у него совесть отсутствует напрочь», – про себя мрачно подумала Аврора, а вслух сказала:

– Уверена, со временем ты сделаешь всё правильно.

Это было супер деликатно, хотя хотелось кричать: ты так молода, привлекательна, весь мир может качать тебя на руках, главное, не размениваться на неправильное, ненужное, не растрачивать себя на низкое и недостойное.

– А почему на этой полке так пыльно? – спросила Аврора, открывая резные створки шкафа.

– Закрой! – тут же велела Мэри, не на шутку испугавшись. – Мистер Барлоу очень не любит, когда открывают этот отсек.

– Но тут столько пыли. – Аврора провела пальцем по коричневой поверхности, изрядно припорошенной налетом мышиного цвета. – Дай мне тряпку.

– Не стоит, – замялась она, с безысходностью поглядывая на решительно протянутую руку. Мэри ничего не оставалось, кроме как подчиниться и предупредить: – Мистер Барлоу рассердится.

– Да он даже не заметит, – не разделяя ее страхов, ответила Аврора. Если бы он действительно видел, что здесь творится, то при аллергии Эвана ни за чтобы не допустил подобного. Она осторожно вытащила из шкафа несколько кубков, медали и стопку пыльных грамот. Начисто вытерла полку и принялась за исследование находки. Что бы Аврора ни говорила, как бы ни пыталась отстраниться от Джеймса, но он ей нравился, очень нравился, и ей было безумно интересно узнать его лучше.

Каждый разговор, который можно было свести к нему, она непременно сводила. Естественно, будучи уверенной, что никто ни о чем не догадывается, и это просто любопытство. А сейчас ей выпал шанс прикоснуться к его прошлому, провести пальцами по дорогим ему вещам. «Так ли они ему дороги?» – грустно хмыкнула она, поражаясь насколько небрежно, даже запущено выглядели подтверждения его талантов.

Здесь были медали за победы в шахматных турнирах, грамоты за участие в школьных олимпиадах, кубки за призовые места в соревнованиях по конкуру. Аврора протерла высокую золоченую чашу, которая досталась команде бристольского университета за первое место по конному поло. Она провела подушечкой пальца по гравировке: 2005 год. Аврора не была причастна к этим победам, не приложила руки к тренировкам, но чувствовала гордость за достижения Джеймса, поэтому искренне недоумевала, почему он сам так наплевательски к ним относился, почему допустил, чтобы они ненужной грудой пылились в застенке, в самом дальнем углу.

– Мэри, а ты не знаешь, почему… – она не успела закончить мысль: дверь резко распахнулась, и в кабинет стремительно влетел Джеймс в вихре из запахов, звуков, тяжелого взгляда, рентгеном прошедшегося по комнате и остановившегося на Мэри.

– Я перезвоню, – коротко бросил он в телефон, буквально пригвоздив юную горничную к месту. Аврора продолжала стоять с кубком в руках, желая раствориться, как аспирин в стакане. И где мантия невидимости, когда она так срочно нужна?

– Она ни при чем, – уверенно произнесла Аврора, привлекая к себе внимание. – Это я виновата.

– Виновата в чем? – Джеймс бросил вопрос, как горячую головешку, а ей оставалось либо научиться жонглировать, либо униженно опустить руки. Аврора готова была повиниться.

– В этом, – она кивнула на открытые дверцы шкафа и, поставив туда кубок, осторожно закрыла их.

– Мэри, вы можете идти, – с напускным спокойствием велел Джеймс. Та быстро бросила Авроре сочувственный взгляд и скользнула к двери. Для кого-то гроза миновала, а кто-то остался в эпицентре торнадо. Разве утром объявляли штормовое предупреждение?

– Какого. Черта. Ты. Делаешь? – чеканя каждое слово, холодно спросил он, не двигаясь с места. Проход к двери был заблокирован, и Аврора не смогла бы сбежать, даже если бы захотела.

– Я просто… просто…

– Что «просто»? – требовал он. – Просто роешься в чужих вещах?

– Прости, я просто хотела вытереть пыль. Прости.

Аврора чувствовала себя нашкодившим ребенком. Признаться, она малодушно рассчитывала, что ее самовольство останется незамеченным – Джеймс ведь должен был быть на работе.

– Не помню, чтоб нанимал тебя уборщицей. Рассчитываешь на прибавку к жалованию? – сказано было едко, но Аврора проглотила.

– Прости.

– Ты просила меня не лезть в твою жизнь, так какого черта лезешь в мою?

– Извини, я не должна была.

– Ты няня или кто?

– Я уже извинилась! – не выдержала Аврора. Она виновата, да. Но что ее теперь тыкать в испражнения, как глупого котенка!

– Ты – няня, – Джеймс, очевидно, был глух к извинениям, – вот и занимайся ребенком.