– Джейми, а научи меня рисовать баллончиком, – лучезарно улыбнулась Сара. Но он не реагировал, привлеченный смехом недотроги: Эван нечаянно брызнул на нее краской, испачкав руки и лицо, а Рон пытался платком помочь ей. Получалось плохо – няня была вся в жёлтых разводах. Наконец, она забрала платок и направилась в дом в сопровождении малышки Анны.

– Извините, – поднялся Джеймс и пошел вслед за Авророй, предусмотрительно остановившись у своей сумки и взяв оттуда какой-то пузырек. Улыбка Сары сползла, а Кими только развела руками; Купер весело отсалютовал, празднуя ее проигрыш.

– Анна, – остановил девочку Джеймс, – а где Аврора

– В ванной, тебя тоже отвести?

– Нет, я сам найду, а ты пойди попробуй шоколадные кексы, я видел, как мама доставала их из духовки.

Он коротко постучал и нажал на ручку двери – не заперто. Аврора от неожиданности вздрогнула и испуганно обернулась.

– Ты не ототрешь водой, – он взял с полки полотенце и, смочив водой, вылил на него немного растворителя. Джеймс остановился рядом, Аврора молчала. Он взял ее за подбородок, рассматривая пятна желтой краски. С нее картины писать можно, даже жаль вытирать. Он осторожно, но быстро отчистил лицо, чтобы не обжечь нежную кожу.

– Умойся.

Аврора послушалась, заодно смывая макияж – меньше возни вечером будет, всё равно тушь размазалась. Она вытерла лицо, и Джеймс принялся за ее руки. Стало не по себе: он так смотрел, словно они снова были в зале, где она млела от его прикосновений и выгибалась на встречу ласкам. Джеймс нежно гладил ее руки, даже не скрывая, что желает прикасаться к ней не через полотенце, и она опять таяла от его близости.

– Аврора, – обманчиво мягко произнес он, но она инстинктивно ощутила, что его настроение изменилось, – ты со всеми мужчинами такая уступчивая? Со мной, с Роном. Кто еще у тебя есть?

– Что? – Она попыталась вырвать руку, но он не отпустил, потому что еще не закончил с краской.

– Ах да, жених еще есть.

– Пусти, – она снова дернулась, но Джеймс отбросил полотенце и сам намылил ей руки.

– Так что же? – допытывался он. – Скольких мужчин ты водишь за нос?

– Уж не тебе предъявлять мне претензии! – взъярилась она. – Или та женщина в театре просто коллега?

– Нет, не коллега, – спокойно отозвался он. Аврора фыркнула, вырвав руки и нервно вытирая их.

– Ты можешь спросить меня о ней.

– Зачем? Всё и так ясно! – Она же его любовница, в этом нет сомнений!

– А ты задай правильный вопрос.

Аврора замерла: может, правда, спросить? Нет! конечно, нет! Зачем ей это.

– Ты любишь ее? – всё-таки спросила.

– Нет.

– А что тогда…

– Теперь моя очередь, – мягко прервал Джеймс, приложив палец к ее губам. – Ты любишь его?

– Нет, – выдохнула Аврора.

– Тогда почему? – Они соприкоснулись бедрами, Джеймс приподнял ее за острый подбородок, поглаживая щеку. – Почему ты не со мной?

– Ты не понимаешь: всё так сложно, – простонала она. Как ему рассказать? Аврора даже не знала, с чего начать. Ведь он может не бог весть что подумать и о ней, и о ее семье.

– Так объясни мне, – попросил он, склоняясь к ней. – Объясни, – поцелуй в уголок губ. – Объясни, – Джеймс накрыл ее губы, но она успела шепнуть:

– Нельзя.

– А кому можно? – взорвался он. – Этому мальчишке?

Аврора распахнула глаза: он что, ревновал к подростку?!

– Или твоему долбанному жениху? – Джеймс обхватил ее плечи, сжимая. – Кому, черт возьми?

– Не твое дело! – выкрикнула Аврора. – Уходи и оставь меня в покое!

Джеймс отшатнулся от нее и, схватив с полки какой-то тюбик, запустил им в зеркало. Оно осыпалось рваными осколками в раковину так же, как только что разбились их сердца. Аврора закрыла рот ладонью и разрыдалась: зачем она так с ним? С ними. Ведь они могли бы… А теперь зеркало не склеить.

Джеймс выскочил из ванной, словно ошпаренный. Давно он не испытывал такого бешенства. Даже когда она отказала ему, заставив изнывать от неудовлетворения, он не чувствовал ничего подобного. Какой же он идиот! Ведь знал же, что не нужно с ней связываться. И близко приближаться нельзя. Джеймс схватил баллончик и начал дорисовывать картину. Видел же, что за женщина перед ним, и всё равно повелся, побежал, как щенок на поводке. Скоро, как Лорд, будет стелиться ковриком у ее ног. Таким как она не нужен только секс, или деньги, или развлечения. Им нужно всё. Пока душу своими маленькими ручками не вынут и пальчиками, как кувалдой, по нервам не пройдутся, довольны не будут.

– Мама, – услышал он звонкий голосок Анны, – а почему тетя Аврора плачет в ванной?

Джеймс даже головы не повернул, продолжая рисовать: он сам был на взводе, аж выть хотелось. Сейчас он даже думать не мог, не то что утешать или спасать свою принцессу. Нет, не свою. Она могла бы быть его, но отказалась. Велела убираться и оставить ее в покое. Ему самому сейчас необходимо утешение! Только кто его спасет? Сара. За спиной, совсем близко. Потянись навстречу и не будешь сегодня один… «Не хочу», – мучительно осознал Джеймс. Никто ему не был нужен, кроме той, что осталась плакать над разбитым зеркалом. Той единственной, что не желала его любви. Самой близкой и самой далекой. Джеймс остановился, отбрасывая краску. Как же он так влип?..

Кими еще на подходе к ванной комнате услышала сдавленные рыдания, поэтому не стала тратить время на деликатность и сразу вошла внутрь.

– Аврора, милая, что случилось? – пораженно застыв над осыпавшимися в раковину осколками, Кими кинулась к ней.

– Я… я… – заикалась Аврора, вытирая лицо руками, – зеркало разбилось, и я очень расстроилась.

– Это пустяки, – ответила Кими, не веря в горькие слезы по случайно разбитому зеркалу. – Иди сюда, – она притянула ее в объятия, стараясь утешить. – Не плачь. Всё будет хорошо.

Когда Аврора успокоилась, и они вернулись во двор, то первое, что увидели – стена гаража, возле которой толпились дети и Рон. Похоже Джеймс закончил рисунок. Аврора подошла ближе: там была изображена девушка, тонкая и изящная, как изысканная статуэтка. На ногах у нее были пуанты, а танцевала она на битом стекле.

Подавлена и расстроена – стало привычным состоянием, когда Аврора оставалась одна. С Эваном она была веселой и ироничной, с миссис Флэгг и миссис Фриман могла немного расслабиться и погрустить под понимающие взгляды. Возможно, они думали, что она влюбилась в хозяина, естественно, безответно и теперь страдала от неразделенных чувств. Это было недалеко от истины: она – влюбилась, а ему всё это больше не нужно. У Шекспира подобный расклад смотрелся бы романтично, но в жизни это вызывало по меньшей мере сочувствие, а порой и откровенную жалость. Аврора не хотела, чтобы ее жалели, поэтому бодро улыбалась, долго грустить в присутствии посторонних – непозволительная роскошь.