Телеграф стал источником жизненной силы газет, он уничтожил мир конных гонцов, новостных пакетботов и почтовых голубей. К середине девятнадцатого века газеты по обе стороны Атлантики оказались зависимыми от телеграфных монополий в подаче публикуемой информации. Факт оставался фактом: этот потрясающий аппарат выдавал новости, источник которых газеты не контролировали. В 1851 году газета «Спрингфилд рипабликен» (Массачусетс) оптимистически заявляла:

Для публики, как и для издателей газет, ничто не может быть очевиднее: теперь у нас куда больше новостей, чем раньше. Издатели провинциальных еженедельных газет, что называется, удили рыбу на мелководье, искали, чем бы заполнить страницы, а редакторы ежедневников мечтали о жизни в больших городах. Поезд, пароход и магнитный телеграф приблизили отдаленные штаты. Эти почти магические посредники соединили весь цивилизованный мир. Издатель сидит в своем святилище, а на посылках у него молния и огонь.

На самом деле в Соединенных Штатах «молния и огонь» телеграфа вряд ли были у кого-то на посылках. Напротив, телеграф был фактически монополией алчной «Вестерн Юнион», контролировавшей поток информации, поступавшей в газеты. Как случалось раньше и как будет происходить впоследствии, продвинутой, дорогой и неуклюжей коммуникационной технологией командовали немногие люди, повелевавшие потоком информации.

В 1833 году нью-йоркский типограф Бенджамин Дэй взял на вооружение концепцию Уильяма Коббета – издание дешевой газеты – и учредил первую американскую однопенсовую газету «Сан». Дэй предполагал, что газета будет исключительно рекламной, но в 1835 году его сотрудник, наделенный богатым воображением журналист Ричард Эдамс Локк, опубликовал очерк о людях, растениях и животных, живущих на Луне. Соперничавшая с «Сан» газета «Нью-Йорк геральд» вскоре разоблачила обман, но читатели расхватали газету и требовали еще подобного. Тогда Дэй пошел навстречу читателям, первые печатные паровые станки удовлетворили спрос на дешевые издания.

В 1845 году «Сан» и «Геральд» вместе с тремя другими нью-йоркскими газетами объединились, образовав агентство «Ассошиэйтед пресс» (АП), чтобы разделить расходы за телеграф, морские перевозки и курьерские услуги, которые приходилось нести при освещении американо-мексиканской войны. Новый консорциум продавал газетам высококачественные репортажи; вскоре к нему примкнули другие структуры, в частности, синдикат «Юнайтед пресс».

В конце девятнадцатого века телеграф подарил газетам еще больше новостей, а ротационные печатные станки и дешевая бумага позволили печатать еще больше материалов – и гораздо дешевле. Старые тонкие шестипенсовые газеты, служившие определенной партии и нацеленные на обеспеченных людей, уступили место однопенсовым «Сан» и «Геральд»; эти газеты, напичканные скандалами и рекламой лекарств, возбуждали и соблазняли грамотное население Запада. Перемена отражалась даже в названиях однопенсовых газет: нью-йоркские «Сан», «Геральд» и «Трибьюн» декларировали, что они, соответственно, освещают, провозглашают и защищают интересы «угнетенных».

Какое-то время шестипенсовая и однопенсовые газеты сосуществовали, причем первая бранила дешевые листки за клевету и публикацию мошеннической рекламы, а последние трубили о своей независимости. По словам Джеймса Гордона Беннета, основателя «Нью-Йорк геральд», доверять можно только однопенсовой прессе, «просто потому, что она не подчиняется никому из своих читателей». Типичная шестипенсовая газета редко имела более нескольких тысяч постоянных подписчиков, в то время как однопенсовая пресса продавалась в киосках тысячными тиражами – газета Беннета, к примеру, после своего основания в 1835 году несколько лет имела ежедневный тираж 20 тысяч экземпляров, а накануне гражданской войны эта цифра возросла до 77 тысяч экземпляров.

Шестипенсовая пресса, с ее ограниченным тиражом и зависимостью от муниципального и регионального политического аппарата и от коммерческих интересов, оставалась локальной и имела небольшое влияние на социум в целом. У однопенсовой прессы таких ограничений не было, она родилась благодаря телеграфу, а дешевая бумага, высокоскоростные ротационные печатные станки и линотип позволили ей быстро обрести общенациональную значимость. Истории двух людей, из которых первый – своего рода воплощение в жизнь рассказов Горацио Элджера[68], а другой – отпрыск богача, красочно иллюстрируют рождение национальной прессы, а также пределы ее власти и степени влияния на общество в конце девятнадцатого – начале двадцатого века.

Венгр Йозеф (в американском варианте – Джозеф) Пулитцер родился в 1847 году в обеспеченной семье еврейского торговца зерном. Его отец умер в 1858 году, семья скоро обанкротилась и обнищала. Австрийская, французская и британская армии не взяли Пулитцера на службу из-за плохого зрения и слабых физических данных; тем не менее, ему удалось начать военную карьеру, поскольку в 1864 году в Гамбурге он вступил в добровольческую американскую армию: туда принимали всякого, лишь бы у него бился пульс.

Пулитцер бегло говорил на немецком, французском и венгерском языках, а английский он знал плохо. Это было не важно, поскольку армию составляли иммигранты, и в отряде Пулитцера служили в основном немцы. После сражения при Аппоматтоксе он уехал на запад. Логичным выбором для амбициозного молодого европейца выглядел Сент-Луис, поскольку там проживало много немцев, а за рекой Миссисипи открывались широкие просторы для дел. Пулитцер перепробовал много занятий, но в конце концов остановился на работе репортера в немецкоязычной газете «Вестлише пост», где отточил журналистское мастерство и владение английским.

Удача улыбается подготовленным. Пулитцер не только готовил репортажи, но и занимался юридической практикой, служил в законодательном собрании штата, а когда получил небольшое наследство, стал успешно инвестировать в обанкротившиеся издательства, со временем приобрел две газеты Сент-Луиса – «Пост» и «Диспетч» – и объединил их в одно издание.

К тому моменту уже Пулитцер разобрался в читательском вкусе, и это заметно по типичным заголовкам его газет:

Газета писала о борделях и публиковала налоговые декларации богачей. Проститутки таких разоблачений боялись, а богачи были довольны: такие новости позволяли точнее оценивать доходы конкурентов и партнеров. Причем скандалы для Пулитцера были не только бизнесом, но и способом борьбы. Когда Демократическая партия не согласилась выдвинуть его кандидатом на избрание в Конгресс, он набросился в прессе на местного партийного лидера, разоблачил факты коррупции в автомобильном производстве и в сделках с недвижимостью, а также привел доказательства вымогательства средств у частных компаний. Публично каяться, впрочем, в те годы было не принято. Один чиновник, которого поймали с поличным, так прокомментировал свое разоблачение: «Это отличная реклама моего бизнеса. Прежде люди не знали, что в палате депутатов есть коррупция, теперь им это известно, так что если они хотят чего-то добиться, пусть подкинут монетку-другую».