Все небрежно замотанные в грязные тряпки на манер египетских мумий покойники неподвижно распластались на земле. Кое-где между бинтов проглядывала покрытая трупными пятнами кожа; Лазарь был не слишком разборчив, создавая свою армию мертвых.

Через сад я прошел к распахнутым настежь воротам, закрыл их и вернулся к особняку, не зная, как быть дальше: проверить для начала дом или сперва заняться своими изувеченными компаньонами. И стоит ли вообще заниматься Елизаветой-Марией?

Та оказалась жива; мастерский удар Лазаря повредил дыхательную трахею и позвоночник, и теперь суккуб могла лишь следить за мной взглядом.

«Оно и к лучшему», – решил я, но тут Елизавета-Мария захрипела, приподнялась на одном локте и ухватила меня за руку.

– Какого дьявола это было?! – хрипло выдохнула она.

– Вампир, – ответил я с некоторым даже разочарованием.

– Невероятно! – просипела Елизавета-Мария, отпустила меня и повалилась на спину. Грудь девушки часто-часто вздымалась, словно она никак не могла отдышаться.

Оставив ее, я сунул маузер в пустую котомку, отыскал сердце Теодора с явственными следами зубов Лазаря и вернул его в развороченную грудину дворецкого. Никакой необходимости в этом не было, просто это показалось мне правильным.

Смежив веки, я восстановил в памяти прижизненный образ слуги и не успел еще толком дотянуться до его страхов, как под ладонью дрогнула грудь Теодора и пальцы уловили лихорадочное сердцебиение. Дворецкий вернулся к жизни. Не воскрес, просто перестал быть окончательно и бесповоротно мертвым.

– Благодарю, виконт, – прошептал он.

Я открыл глаза и с удивлением увидел, что в густых волосах Теодора появилась седина, а лицо его заметно постарело и осунулось, словно две смерти за день отняли изрядную часть его жизненных сил.

– Лео! – окликнула меня вдруг Елизавета-Мария, которая размотала бинты с простреленной головы ближайшего мертвеца и с брезгливым любопытством разглядывала вырезанный посреди лба символ.

Я приблизился, присмотрелся и сразу почувствовал легкую тошноту.

– Черная магия? – предположил, отворачиваясь в сторону.

– Чернее не бывает, – подтвердила девушка. – Хоть в этом повезло.

– В каком смысле – повезло? – удивился я.

– Лео! – оглянулась Елизавета-Мария. – Скажи, куда ты собирался деть полсотни гниющих трупов? На ледник столько просто не поместится!

– Придется вывезти за город.

– Не придется, – покачала головой девушка. – Эти чары выжали покойников досуха, на солнце они просто истлеют.

– На солнце? – рассмеялся я и потер лицо, размазывая по нему грязь и капли дождя. – Надвигается шторм!

– Не важно, – отмахнулась Елизавета-Мария. – За несколько дней под открытым небом от них останутся одни лишь кости.

Я кивнул, принимая услышанное к сведению.

– Меня больше беспокоит вампир, – произнес после этого. – Как думаешь, он не вернется к жизни?

– Никогда не сталкивалась ни с кем из этой братии, – ответила девушка, подошла к обгорелым останкам Лазаря и спросила: – Чем ты его подпалил?

– Было чем, – поморщился я. – Так стоит его опасаться или нет?

Девушка присмотрелась к останкам и покачала головой:

– Сдается мне, ты его прикончил.

– Отлично! – обрадовался я и крикнул дворецкому: – Теодор! Вытаскивай покойников на улицу! – после этого позвал Елизавету-Марию: – Идем в дом.

– Не собираешься помогать Теодору с телами? – озадачилась суккуб, когда мы подошли к лестнице и начали подниматься на третий этаж.

– Кое-кого все же придется оттащить на ледник, – сообщил я и провел девушку в спальню, где на полу лежал мертвый сиятельный. Старик замер в неестественной позе, судорожно стиснутые пальцы сжимали краешек ковра.

– Я помню его! – вскинулась вдруг Елизавета-Мария. – Старый хрыч появился перед тем, как мне сделалось дурно!

– Это был его талант, – пояснил я и без сил повалился в кресло. Почувствовал некую неправильность, вытащил из-под себя записную книжку сиятельного и в немом изумлении уставился на неровные буковки, которые складывались в нечто невообразимое:

«Лой и Ко, Цюрих. Десять миллионов франков в депозитах на предъявителя. Для истребования…»

Алчность – это плохо. Грех стяжательства недостоин благородного человека. Не в деньгах счастье, в конце концов.

Я знал это. Знал, но не мог оторвать взгляда от трех куцых предложений.

«Лой и Ко, Цюрих. Десять миллионов франков в депозитах на предъявителя. Для истребования…»

«Для истребования» – что? Какое сообщение следует отправить в банк, дабы заполучить эту безумную даже без учета начисленных процентов кучу денег? Проклятье! Не всякая африканская колония может похвастаться подобным годовым доходом!

Это богатство! Настоящее богатство, принадлежащее мне по праву рождения!

Вот только дальше старик ничего писать не стал, он дошел до места обрыва фотоснимка, вспылил и сжег копии зашифрованного послания.

И это обстоятельство причиняло мне нестерпимые душевные терзания.

Сиятельный рассчитывал отыскать след материалов, коими шантажировал их герцог Аравийский, а вместо этого нашел его заначку на черный день. Деньги старика не интересовали, а вот моего дядю звон золота воистину лишил рассудка.

Граф Косице все поставил на эту карту и проиграл. Мне не хотелось повторить его судьбу, но и забыть о десяти миллионах франков я не мог. Это попросту разъело бы меня изнутри.

Десять миллионов! Десять миллионов, черт побери!

Встав из кресла, я сунул блокнот в задний карман брюк и подошел к письменному столу, где лежали брошенные стариком клочки обгоревших фотографий. Прогорели те не до конца, но, сколько ни вглядывался в них, ни единой цифры шифра разобрать не удалось.

– Лео! – удивилась Елизавета-Мария. – Ты не собираешься помочь с телом?

– Сейчас, – отозвался я, разглаживая остатки фотокарточек.

Мне показалось вдруг, что копии обоих обрывков фотоснимка еще слегка влажные, будто их напечатали лишь несколько часов назад.

Будто? Да нет, так и было!

И у этого обстоятельства могло быть лишь одно объяснение: оставшаяся у дяди часть фотографии была обнаружена на месте крушения его дирижабля. Более того – сообщник налетчиков из Ньютон-Маркта не только имел доступ к этим вещественным доказательствам, но и смог скопировать фотоснимок, изъятый у меня при аресте.

– Лео! – нахмурилась Елизавета-Мария. – Складывается впечатление, что ты не до конца откровенен со мной, дорогой.