Регент юного монарха, Эдвард Сеймур, герцог Сомерсет, тот самый, что настоял на необходимости «опеки над особой короля», без одобрения Тайного совета перевез его в Виндзорский замок. Это событие стало началом конца Сеймуров. Ювелир гнал коня без остановки, чтобы предупредить герцога Уорика[30] и остальных членов Совета. Через двадцать четыре часа Эдуард Сеймур был арестован и заключен в Тауэр. Очень скоро Николас Оливер стал любимцем короля Эдуарда, а также самым полезным его шпионом. У Оливера также имелось идеальное прикрытие, ведь он был придворным ювелиром.

Теперь король снова призвал его к себе под предлогом заказа медалей, тогда как на деле ждал от ювелира еще и новых сведений о своей сестре, принцессе Марии. Рост популярности принцессы-католички тревожил ярого протестанта Эдуарда: король беспокоился, что вера подданных в детище его отца, англиканскую церковь, может поколебаться.

По прибытии в Лондон Николас Оливер отвел лошадь на конюшню и вошел в главные ворота Хэмптон-Корта. Весь западный двор был щедро украшен цветами; кроме того, ювелир насчитал не меньше четырех «майских деревьев»[31]. В самом центре был установлен королевский трон. На Часовом дворе репетировали жонглеры и акробаты; карлики и шуты выкидывали свои обычные коленца. Часы пробили десять утра, и фанфары возвестили о прибытии короля. Эдуарду было уже почти пятнадцать, однако ростом и фигурой он по-прежнему напоминал мальчика. Когда он, поднявшись по ступенькам, занял свое место, массивный трон словно бы поглотил хрупкого юношу. Тем не менее, выглядел Эдуард счастливым и здоровым, на его щеках играл румянец. Впрочем, Николас не исключал, что это ему лишь кажется. Он со страхом представлял, что будет, если с Эдуардом что-нибудь случится и на престол взойдет Мария. Эта странная женщина религиозна не просто до фанатизма, ее вера граничит с жаждой насилия. Николас Оливер много раз собственными глазами видел, как порют слуг, которых она заподозрила в ереси. В дорогом наряде, но босая, Мария ползала на коленях по каменному полу, вознося молитвы Богоматери, и, если к концу службы колени начинали кровоточить, это вызывало у принцессы гордость. Ходили слухи, что в Страстную пятницу она избивает себя плетьми во искупление вины за распятие Христа.

Мысли о Марии привели Николаса в дурное расположение духа, поэтому при виде принцессы Елизаветы на сердце у него полегчало. Елизавета в компании своих фрейлин встала у ближайшего к трону майского дерева. Ее рыжие волосы волнами струились по спине. Принцесса присела перед Эдуардом в глубоком реверансе, затем изящно взмахнула рукой. Сотни разноцветных ленточек затрепетали на легком ветерке. Танцоры заняли свои места подле майских деревьев – по двадцать человек вокруг каждого. Отдельное «древо» предназначалось для жен и детей членов Тайного совета, еще одно – для королевских слуг, находившихся в подчинении лорда-гофмейстера, и прислуги более низкого ранга. Начались танцы; шуты и карлики кувыркались и ходили вокруг «майских деревьев» колесом.

«Вот и наша девушка…» – ахнул Николас Оливер. Это же Роуз, его Роуз, танцует вокруг дальнего «древа». Французский чепец соскользнул на затылок, и пышные медно-рыжие кудри свободно рассыпались по плечам. Она здесь! Здесь, при дворе! Он непременно должен увидеться с ней, улучить время и поговорить наедине. Николас наблюдал, как Роуз весело пляшет вокруг «майского дерева», переплетая свою ленту с другими. Принцесса Елизавета считалась красавицей, но Роуз была милее. Девичьи глаза сияли в лучах утреннего солнца, каждое движение было исполнено невыразимой грации.

Николасу невольно вспомнилась Розмари на таком же празднике в Гринвиче. В тот день царила всеобщая радость, а уже назавтра Анну Болейн, королеву, жену Генриха VIII и мать принцессы Елизаветы, арестовали и заключили в Тауэр. Семнадцать дней спустя на лужайке Тауэр-Грин ей отрубили голову. Король в своей бесконечной заботливости выписал для этой цели палача из Франции. Считалось, что французские палачи особенно искусны, а смерть от меча милосерднее таковой от топора. Времена тогда были опасные, а к лету Розмари исчезла.

С тех пор Николас ее не видел. Должно быть, Роуз тогда исполнилось шесть, поскольку она родилась в том, загадочном мире Розмари на три года раньше, чем принцесса Елизавета. А теперь принцесса старше Роуз, и все из-за причудливого изгиба времени между двумя эпохами, благодаря которому обитатели этого века старятся, а путешественники, пришельцы из будущего, – нет. Появилась ли в волосах Розмари седина, как у него? Так много воды утекло… Принцессе Елизавете скоро двадцать, тогда как Роуз сейчас не больше тринадцати – Николас вел подсчеты. Однажды Розмари подарила ему календарь, который перенесла из своего мира. Там сейчас идет двадцать первый век – время ушло вперед на целых пять столетий.

Николас отогнал прочь бесполезные мысли. Сейчас у него одна задача: встретиться с дочерью. Он незаметно покинет праздник и постарается не показываться никому на глаза до вечера, когда большинство гостей как следует наберется вином. Тогда уж вряд ли кто-нибудь обратит внимание, если он подойдет к Роуз.

Николас наблюдал за дочерью, тайком следовал за ней. Скрытность давалась легко, ведь, в конце концов, он не только великолепный ювелир, но и непревзойденный шпион. Роуз почти все время проводила в компании худенькой блондинки, которая изрядно хромала и часто опиралась на палку. Судя по одежде, белокурая подружка Роуз работала на кухне: она носила не французский чепец, а обычный – более объемной формы.

С наступлением темноты Николас потерял след обеих девочек. Подруги разошлись, и блондинка направилась в сторону кухни, но куда подевалась Роуз? Не получится ли и сегодня так, как в тот раз в Челси-мэнор, когда Николас впервые увидел дочь, а уже через несколько мгновений она магическим образом растворилась в тумане? Ювелир продолжил поиски. Дворец был огромен, и где именно расположены покои Елизаветы, Николас не знал.

Он очутился в пустынной галерее, где, как говорили, обитал призрак покойной королевы Екатерины Говард. Неожиданно дало о себе знать шестое чувство, присущее Николасу как хорошему шпиону: за ним кто-то крался! Он услышал дробный топоток. Не крыса. Человек. Башмаки. Маленькие башмачки на маленьких ножках. Николас Оливер резко развернулся. Никого.

Внезапно из-за статуи льва с короной на голове и оскаленной пастью выскользнула тень, выскользнула и слилась с тенью самой скульптуры. Мраморных львов называли «королевскими тварями», и статуя этого была слеплена с любимого животного из зверинца Генриха VIII. Николас затаил дыхание. В темном пятне, делавшем ее почти неразличимой, скрывалась карлица, которую он видел много раз. Да, мужчина ее узнал: Беттина, одетая в розовое шелковое платье с отделкой широкими разноцветными лоскутами, символизирующими ленты «майского дерева» – такое же, как у ее госпожи.