– А я подумала, что именно поэтому ты меня любишь.

Вокруг его глаз собрались морщинки, а глаза повеселели.

– Не помню, чтобы я говорил такое.

Он любил ее. Она знала. Правда, он ни разу не произнес этого вслух.

– И насколько сильно ты меня «не любишь»?

– Крайне, безумно, без меры…

– До бесконечности, как говорила Лиза.

– Можно и так.

– Что ж, если я не могу вязать, тогда буду готовить.

– Конечно, если ты любишь подгорелый рис…

– Это несправедливо!

Марк бросил сорняки на землю, нагнулся и страстно поцеловал Николь. Она ощутила всю силу его любви.

– Отложим на время садоводство? – предложил он.

После любовных утех они лежали в постели и следили за угасающим светом. Когда стемнело, Николь зажгла масляную лампу возле кровати и спросила Марка про его семью.

– Нечего рассказывать, – проговорил он. – Моя мать была русской, ты это уже знаешь.

– И поэтому ты знаешь язык?

– Да. Она вовремя уехала из России, но всего лишилась и так и не смогла с этим смириться.

– А как она умерла, могу я у тебя спросить?

Марк покачал головой.

– Это произошло после моего двенадцатилетия. – Марк замолчал. – Боюсь, она покончила с собой после того, как погиб новорожденный младенец… ее нашел я.

– Бог ты мой! Какой ужас. Мне так жаль.

– Она изо всех сил старалась сохранять рассудок, но не вышло. По правде говоря, она была очень страстной русской женщиной и любила широкие жесты.

– Так суицид и был таким жестом?

– Нет, дело не в этом. Иногда она становилась эмоциональной. Ей нравилось вылетать из комнаты, как ураган. Отец ее любил, но до конца не понимал.

– Но ведь она потеряла обоих родителей. Должно быть, со смертью малыша что-то внутри ее сломалось.

– Да. После ее смерти было тяжко. Отец замкнулся в себе. Я чувствовал себя одиноким. Из-под моих ног выбили почву. Я не понимал, кто я такой. Может, поэтому и берусь за подобную работу. Я могу быть кем угодно.

Николь взяла его руку и положила к себе на живот.

– Надеюсь, мы сможем хоть как-то восполнить твою утрату.

– Я постараюсь сделать так, чтобы малыш никогда не прошел через подобное.

– Мы будем счастливы. Этот ребенок все расставит по местам. Вот увидишь.

– Николь, для меня это правда важно. Надеюсь, ты понимаешь.

Он коснулся губами ее шеи, потом поцелуями проложил дорожку от уха до груди, пока она не оказалась вся в его власти. Марк прижался щекой к ее животу.

– Что ты там слушаешь? – прошептала Николь.

– Не мешай, это разговор двух умных людей.

Она шутливо хлопнула его подушкой по голове.

– Я устала, – сказала Николь. – Может, ты сам что-нибудь приготовишь?

Марк засмеялся:

– Пожалуй, обойдусь подгорелым рисом.

Николь распахнула окна настежь. Она полюбила старый квартал с его пленительным ароматом жареного лука-шалота, узкими переулками, открытыми рынками, гвалтом торговцев, которые искушали вкусной едой. Она шла на поправку, но вскоре растущий живот мог стать проблемой. Улицы под этим ярко-голубым небом наполнялись ароматом карамели и пельменей, и Николь чувствовала себя безгранично счастливой. Когда в магазин ввалилась У Лан с двумя сумками продуктов, Николь с любопытством посмотрела на подругу.

– Что там у тебя? – спросила Николь, следуя за У Лан на кухню.

– Я научу тебя готовить по-вьетнамски по-настоящему. Твой шпинат на пару не слишком сытный, не говоря уж о том, что он делает с маминым пищеварением. Приготовим второй ужин.

– С чего начнем? – улыбнулась Николь.

– С разбора сумок.

Сперва она достала красный и зеленый латук, потом огромный пучок кориандра, немного сельдерея и другой зелени.

– Лимонный аромат, – принюхалась Николь.

– Посмотри во второй сумке.

Николь открыла ее.

– Домашняя белая вермишель. Так что мы будем готовить?

– Бун ча. Но ты пропустила самый важный ингредиент. Свинину. Мы нарежем салат, сделаем бульон и обжарим свинину на углях во дворе.

Они занимались готовкой в приятной тишине. Николь нарезала овощи, пока У Лан варила бульон.

Когда принялись за обжарку, воздух наполнился насыщенным сладковатым ароматом свинины. У Николь потекли слюнки, и У Лан наконец опустила мясо в бульон.

– Готово. Давай уже есть. – Подруга поставила перед Николь три миски – с лапшой, мясом и бульоном и нарезанной зеленью.

Николь последовала примеру У Лан, которая взяла салата, потом лапши, опустила все это в бульон и подхватила кусочек мяса.

– Очень вкусно, – сказала Николь, отправляя в рот вторую порцию. – Спасибо тебе. То, что было мне нужно. В следующий раз попробую приготовить бун ча сама.

* * *

Сквозь приоткрытые шторы пробивались лучи уходящего солнца, и Николь притаилась на втором этаже магазина. Снизу долетали французские голоса. Она попросила У Лан не выдавать ее и сказать, что она не знает о местонахождении хозяйки. Подруга сдержала слово, и вскоре незваные гости ушли. Из-за занавески Николь провожала взглядом их спины. Ее уверенность пошатнулась, когда она заметила среди них Жиро.

У Лан поднялась по лестнице.

– Ты слышала это?

Николь кивнула.

– А если они арестуют меня за то, что я приютила тебя? Мне стоит подумать о маме.

– Тебя не арестуют.

Николь убедилась, что полицейские ушли, и полностью задернула шторы. В этот момент У Лан бросила взгляд на ее живот, впервые заметив, как тот округлился.

– Боже, нет! Что же ты наделала! Вы даже не женаты.

– Не будь столь старомодной. Разве ты не рада за меня?

– С каких пор старомодно, чтобы у ребенка был отец? Ты беременна от Чана?

– Нет, мы были вместе лишь раз, задолго до того, как отправились на север.

– От Марка?

– Да.

– Разве ты не понимаешь, что не сможешь воспитывать ребенка здесь, ведь он не будет похож на вьетнамца. А сейчас…

Воздух вдруг стал свинцовым.

– Прошу, не говори никому.

– Конечно не скажу, но если французы снова придут, мне придется подумать о матери.

Николь кивнула.

– Нужно вывезти тебя отсюда, возможно во Францию, где твой ребенок не будет выделяться.