упоминается, но из контекста предельно ясно, на какую проповедь ссылается критик; сам тон его статей недопустимо непочтителен вне зависимости от того, какой православный авторитет он критикует!

Трагично и то, что критик всеми силами пытается лишить православных христиан того, что и без него быстро исчезает из нашей среды: исконного православного благоговения к миру иному, проявляющемуся не только в той литературе, которую мы читаем (и которую критик с упорством дискредитирует), но еще больше в нашем отношении к умершим и к тому, что мы для них делаем. Из указанного выше ясно, что критик, в отличие от архиепископа Иоанна, считает ненужным вознесение молитв о преставившихся сразу после смерти и полагает, что душе и не могут принести пользу «крики и вопли»! Он особо подчеркивает, что «наши прошения от лица почивших лишь заявления о том, что они в любом случае вот-вот получат» (7:3, р. 27), и потому не оказывают никакого влияния на их вечную участь — при этом не замечая, что подобная трактовка не только противоречит святым отцам, но и устраняет высший мотив, побуждающий людей молиться об усопших.

Как это бессердечно по отношению к преставившимся! И как жестоко по отношению к живым! Какое неправославное учение! Молящиеся об умерших не считают свои молитвы «магическими заклинаниями» (7:3, р. 23) или «взятками либо магическими средствами, вынуждающими Бога быть милостивым» (7:3, р. 26), как грубо утверждает критик, — они молятся с глубокой верой (как бывает на молитве) в то, что Бог в самом деле, по Своей милости, подаст просимое. Синергию Божией воли и наших молитв нельзя постигнуть применяемой критиком узкой логикой, худшей, чем «схоластическая».

Тех, кто все еще питается духовно из подлинных православных источников, ныне меньшинство, и их число постоянно сокращается. Потому необходимо приложить совместные усилия для понимания традиций православного благочестия, но никак не подрывать и не высмеивать тех, кто ему учит.

Далекое от Православия учение о жизни после смерти, выдвигаемое критиком, тем более опасно, что оно взывает к утонченным страстям современного человечества. Православное учение о загробной жизни достаточно строго и с нашей стороны требует трезвого отношения, исполненного страха Божия. Но избалованные и сосредоточенные на себе современники не хотят слышать о таких суровых истинах, как суд и ответственность за грехи. Можно чувствовать себя более «комфортно» с возвышенным учением «исихазма»310, которое говорит, что Бог «на самом деле» не так строг, как изображает Его православная аскетическая традиция; что «в действительности» не надо бояться смерти и последующего за ней суда; что стоит только занять себя духовными идеями, подобными тем, что изложены в «Добротолюбии» (отвергнув как «аллегории» все места о мытарствах), как окажемся в «безопасности» перед «любящим Богом», Который не потребует ответа за наши грехи, включая забытые и неосознанные... Плод таких возвышенных размышлений — состояние «харизматиков» и тех, кто чувствует, что спасение им обеспечено, или же приверженцев оккультного учения, утверждающего, что в смерти нет ничего страшного.

Подлинное православное учение о жизни после смерти вопреки всему наполняет верующего именно Божиим страхом, вдохновляя на борьбу с невидимыми врагами, стоящими на нашем пути, ради Царства Небесного. К борьбе призваны все православные христиане, и несправедливостью по отношению к ним будет растрачивание православного учения, для того чтобы сделать его более «комфортным». Пусть каждый читает те православные тексты, которые подходят его духовному уровню, но пусть никто не говорит ему, что можно отвергнуть «неудобные» для него тексты как «басни». Мода и мнения среди людей меняются, но православное Предание остается тем же самым вне зависимости от того, сколь мало число его последователей. Будем же всегда его верными чадами!

Приложение III311

7/20 декабря 1980 г.

Память свт. Амвросия Медиоланского

Благословение Господне на Вас!

Благодарю Вас за Ваше «Открытое письмо» от 3 ноября и за Ваше личное письмо от 4 ноября. Уверяю Вас, что я не нашел причин для обиды ни в одном из них, для меня они лишь повод к дружескому обсуждению учения (по крайней мере — одной его стороны) и значения двух иерархов и богословов России XIX века — Феофана Затворника и Игнатия Брянчанинова.

Мое замечание в «Предисловии» к «Душе после смерти» о том, что свт. Феофан был, по всей вероятности, «единственным соперником» свт. Игнатия как защитника Православия от современных заблуждений, никоим образом не подразумевало, что свт. Феофан как богослов или как исследователь святоотеческого наследия стоял ниже; просто тогда центром моего внимания был свт. Игнатий, и в этом контексте свт. Феофан кажется «меньшим», что на самом деле не так. Утверждая там же, что защита Православия свт. Феофаном велась на менее «академическом» уровне, чем свт. Игнатием, я ни в коей мере не намеревался умалить свт. Феофана, выразив лишь свое мнение, что в целом свт. Игнатий уделил больше внимания западным воззрениям и детальному их опровержению, тогда как целью свт. Феофана была передача православного Предания, и потому он лишь иногда касался западных заблуждений по отношению к Преданию Церкви. Я имел в виду контраст между пространной апологией свт. Игнатия, включающей объяснение мытарств (что процитировал на с. 73 и далее в «Душе после смерти»), и лаконичным заявлением свт. Феофана (единственным известным мне, где он критиковал западный скептицизм по отношению к учению) о том, что «как ни дикою кажется умникам мысль о мытарствах, но прохождения им не миновать» (Толкование на Псалом 118). Отмечая «академический» уровень подачи материала в трудах свт. Игнатия, я намеревался подчеркнуть, что он больше, чем свт. Феофан, был озабочен полемикой с западными взглядами на их собственном уровне, тогда как свт. Феофан, как кажется, был склонен отвергнуть западные воззрения без многих рассуждений. Но возможно, что это не всегда так.

Итак, я полагаю, что относительно величины и значения двух иерархов между нами нет разногласий. Признаю величие свт. Феофана как богослова и ученого-патролога, и единственное, что послужило усиленному вниманию к свт. Игнатию в «Душе после смерти», было то, что именно он, а не свт. Феофан так обстоятельно писал против западных заблуждений относительно православного учения о жизни после смерти. Я всей душой приветствую Ваше исследование о свт. Феофане, испытываю к нему высочайшее уважение и восхищаюсь им, он ныне не оценен, к сожалению, по достоинству, так как некоторые люди в наши дни наивно считают его «схоластиком» за перевод некоторых западных книг или, вероятно, за употребление западных богословских выражений.

Относительно специального вопроса, по которому свт. Феофан