Юлия поправила спортивное платье от Армани, провела пальцами по перекрашенным в русый прядям. Валерий Петрович велел сразу привести волосы в порядок и вернуть родной цвет.

— Тебе не идет, — постановил он и приказал матери записать дочку к именитому мастеру. Юля не спорила, ощущая себя вещью. Собственностью отчима. Она теперь жила в родительском доме, одевалась в ЦУМе и вместе с матерью гуляла в близлежащем парке. Ради ребенка, что сейчас рос в ней, Юлька отмела все дурацкие идеи о самореализации. Только вот по ночам лежала в потных объятиях Валерия Петровича и старалась не думать о Диме Блинникове. Терпеливо сносила страстные ласки нелюбимого мужика и постанывала в нужный момент. Она заметила, как нервозность матери сменилась добродушной веселостью. Понимала, что той выгодно возвращение дочери и ее согласие делить койку с Петровичем. Значит, муж не приведет в дом молодую телку. Не выгонит привыкшую к роскоши жену из дома в чем мать родила. Юлька поймала себя на мысли, что страхи матери имеют под собой основу. И как бы ей самой ни хотелось удрать куда подальше, она точно знала, что второго побега отчим ей не простит. А за свои триста тысяч евро найдет непутевую падчерицу на краю света и превратит ее жизнь в ад. Или разведется с матерью, не оставив ей средств к существованию, и женится на молодайке.

— А так Валеру можно доить и доить, — усмехнулась она и внезапно осознала, что за последние два месяца не написала ни строчки.

«Вдохновению нет места в сытости, — хмыкнула она себе под нос и поняла, что больше не хочет заниматься журналистикой. — Сейчас главное, выносить и родить ребенка. Других детей у меня точно не будет. До конца жизни придется Валерочку обслуживать. А рожать от старика… Боже упаси!» — передернула плечами Юлия и, подойдя к окну, посмотрела сначала вниз, заметила, как во двор въезжает Галендваген Петровича, перевела взгляд на идеальный маникюр. И быстрой ланью направилась в прихожую встречать свой собственный кошелек на ножках.

Июньское южное солнце припекало, и, выйдя из здания аэропорта, Александра остановилась, пытаясь с Фунтиком на руках снять тонкий зеленый пиджак из валяной шерсти. Она улыбнулась мужу, мгновенно перехватившему у нее расшитую авторскую вещицу, перевела взгляд на сына, топтавшегося рядом, и на Асисяя, ставившего чемоданы в багажник Рэндж Ровера Миши Павлова. И поняла, что ни капельки не соскучилась по родному городу.

«Главное, семья рядом», — мысленно улыбнулась она, оправив на выпуклом животе белую тунику и прижимая собаку к груди. Беременность давалась Александре тяжело. Токсикоз преследовал с первых дней. И хоть сейчас, на четвертом месяце, прекратился. Но благо муж постоянно находился рядом. Даже в командировку на смену Бердянкину отказался ехать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— У меня жена вот-вот родит, — сообщил он кому-то в высоком кабинете. И Гоголю заявил решительно: — Я уже свое отъездил, бать! Пока один был, совал голову в пекло. А сейчас, случись что, Александра Андреевна одна с двумя детьми останется. Я этого допустить не могу. Да и в «Секире» я постоянно нужен. Ну чтобы еще кому-нибудь в голову не пришло банк взять…

Санька смотрела на мужа во все глаза. Кирсанов помог ей усесться на переднее сиденье Рэнджа, потом сзади устроил Лешика.

— Мама — девочка, ей нужно уступать, — объяснил он, усаживая сына в детское кресло, притороченное на заднем сиденье. — А мы с тобой мужчины, Алексей. Можем и подождать. Потом взял ключи у Асисяя, пробурчав: «Я сам, Слав», и уселся за руль. Покосился в зеркало заднего вида, наблюдая, как помощник садится рядом с ребенком, и плавно повел машину к городу. Александра глазела по сторонам, вспоминая, как примерно полгода назад ехала на своей Айке. За рулем вот так же сидел Кирсанов, гоня по просыпающемуся городу маленькую дамскую машинку. Санька поежилась, ощущая, как спина будто покрылась инеем. И тут же услышала успокаивающий бас мужа:

— Не думай о плохом, Санечка. Уже кусты н, — маха том месте растут, — махнул он рукой на знакомую клумбу. — Розы вовсю цветут. Вон даже новые дома построили, — Кирсанов кивнул на две огромные многоэтажки, стоявшие с другой стороны.

— Как мы только в памятник не влетели, — охнула Санька, приложив руку к животу.

— Обижаете, Александра Андреевна, — довольно хмыкнул муж. — Я бы ни за что не допустил…

— Я знаю, — прошептала она, пытаясь справиться с накатившими слезами. — Знаю. Как же хорошо, Сережа, что ты тогда летел со мной одним самолетом.

— Я старался, — фыркнул он и, глянув в зеркало заднего вида, поинтересовался серьезно: — Ну что там, Слава, приземлился наш Димка во Франкфурте?

— Да, — кивнул Асисяй, — только что прислал сообщение. Уже багаж получает. Как же хорошо, что деньги нашлись…

— А вы хотели Юлину визитку выкинуть, — весело попеняла Александра. — А девочка умудрилась выбить почти всю сумму. Мы очень быстро сбор закрыли.

— Не так все просто, — поморщился Кирсанов. — Печенкой чувствую, там есть подвох.

— Я проверила компанию, Сережа. Не помойка какая-то! Они много денег тратят на благотворительность. Налогов за прошлый год порядка десяти миллионов заплатили. Все документы правильно оформили…

— Откуда ты про налоги знаешь? — удивился Кирсанов.

— В отчетности посмотрела. Вы, Сергей Юрьевич, умеете сладить с машиной, несущейся без тормозов, а я могу из десятка цифр выудить нужную информацию.

— Гений, — дурашливо хмыкнул Кирсанов и уставился на дорогу. Полгода назад, затевая авантюру со знакомством в самолете, он и предположить не мог, что будет счастлив в браке. Он никогда не жил в полной семье и даже не понимал, чего лишился с самого детства. Из-за глупости взрослого человека, его природной подлости и вероломства. Кирсанов не чувствовал к дяде Коле ни злобы, ни ненависти. И когда Алена только заикнулась, что, раз человек раскаялся, ему нужно помочь, отрезал:

— Смотри сама. Тебе по долгу службы положено прощать. А я не Лев Толстой. Щеки подставлять не обучен.

Кирсанов мысленно снова оказался в Никифоровке, придирчиво оглядел участок, освобожденный от развалин сгоревшего дома.

«Будем строить», — решил он и покосился на Александру.

— Соскучилась по родине, Санечка? — обратился он к жене, напряженно всматривающейся в знакомые улицы и дома. И сам вспомнил, как первое время Александра фыркала как ежик и выпускала колючки. И он тогда даже не надеялся, что сможет покорить своевольную и языкастую красотку, наотрез отказавшуюся от звания генеральши.