Он умолк. Закрыл глаза, медленно, словно устало, провёл по ним ладонью. Вороной всё топтался рядом, тыкался Сеньке в плечо.

– Да хватит уже, заиграл, дурной! Хуже псины! – В сердцах оттолкнул его Сенька. Поднял голову, в упор, пристально посмотрел на Мери.

– Вот, побей бог, чяёри, я так за полтора года и не понял – зачем это всё нужно было? Я по первости спрашивать пробовал. Не может же быть, думаю, чтобы столько народу разом с ума сошло и воевать друг с другом кинулось без всякого резону… И люди навроде хорошие… Наш господин поручик мне поначалу растолковывал, и халадэ, какие пограмотней, тож… И потом уже комроты товарищ Рябченко… Вот тоже человек стоящий был, не поверишь! – Сенька сердито посмотрел на Мери, словно та усомнилась в его словах. – Я ни разу не слыхал, чтоб он на кого матом ругался! У нас в роте того не было, как в других… Вот клянусь тебе, по домам шляться, грабить он никому не давал! И если баб хватать будете, говорил, сам расстреляю на месте, сволочей, Красную армию позорите! А меня он в два дня шашкой рубать выучил, а я до этого той шашки и в руках не держал! Кабы не он – в первой же атаке положили б… Ещё всё хотел меня грамоте научить, даже буквы успел показать… А то, говорил, конокрад несознательный, так и помрёшь в потёмках, не разберёшься, какая кругом жизнь начинается! Прав был человек… ни черта я так и не понял! За Расею война? – так вот она, стоит, Расея ваша, никуда не делась, никакая Атанта её в карман не сунула, да и карман тот, поди, не пошили ещё… За жизнь лучшую? Так и прежняя вроде неплохая была… Ярмарки, лошади, торговля… Хоры вон в городе… За народ? А что народ… Народу лишь бы отпахаться вовремя, да чтоб навоз был, да дождь прошёл, да война кончилась… Чяёри, ты вот учёная, гимназь закончила в городе – растолкуй! – Сенька заглянул ей в лицо чёрными сумрачными глазами, неожиданно усмехнулся, и Мери вздрогнула от этой усмешки.

Видимо, что-то изменилось в её лице, потому что парень перестал улыбаться и хмуро спросил:

– Что ты? Испугалась, что ли?

– Нет… Нет, нет! – поспешно проговорила Мери, но Сенька не поверил.

– Тоже вот, дурак, с девкой об войне толковать взялся… – проворчал он, отворачиваясь. – Ты это… согрелась хоть?

– Да… – Мери неловко принялась выпутываться из шинели. – Спасибо, возьми…

– Не надо, сиди уж. Ты непривычная, – Сенька встал было, но тут же снова сел и опять уставился на Мери. – Тяжело тебе с Динкой-то нашей возиться. Оттого ревела?

– Мне не тяжело, – медленно сказала Мери. – Мне страшно.

Пояснять она не стала, но Сенька, похоже, понял, кивнул.

– Одной-то, понятно, страшно… Но ты же не одна. И тебя тут не обидит никто.

– Я знаю. Но… – Мери беспомощно пожала плечами. И, вдруг устав выбирать слова, испуганно спросила о том, что мучило её уже несколько недель: – Сенька, цыгане меня не прогонят?

– За что? – удивился он. – Живи сколько хочешь, пока живётся. Вот доберёшься до своих, тогда и…

– До каких своих? До каких своих?! – почти закричала Мери, чувствуя, как снова поднимается в ней недавняя истерика. – У меня теперь никого нет, никого на свете! Не к кому добираться, понимаешь, не к кому! Маму расстреляли в овраге эти твои… лолэ!

– А эти твои парнэ[63], думаешь, ангелы? – спокойно, не повышая голоса и не отводя глаз, поинтересовался Сенька. – Дэвлалэ-э… да я на Кубани такого насмотрелся, что они с людьми тоже делают… Вот разбей бог, расстрел за счастье стал бы! Мне и посейчас иногда эти виселицы снятся…

Мери, вздрогнув, закусила губы, отвернулась. Наступила тишина, прерываемая лишь мерным дыханием стоящего рядом вороного.

Неожиданно Сенька поднялся и шагнул к Мери. Гаснущие угли оказались теперь у него за спиной, но даже в темноте девушка увидела, как ярко сверкнули в улыбке его зубы.

– А ты, коли так, оставайся насовсем. Выходи замуж за цыгана – да оставайся!

– А… разве это можно?.. – растерянно пролепетала Мери.

Сенька рассмеялся – весело, без издёвки. Хлопнул по шее вороного и предложил:

– Проводить тебя до больницы-то? Идти далеко, ночь, да мало ли кто привязнет…

Мери смогла только молча кивнуть.

Через поле по безлюдной дороге, через овраг, по узкому мосту через реку, через пустой город они шли молча. Сзади топал вороной, на которого Сенька изредка шипел, но конь невозмутимо, словно ничего не слыша, продолжал идти за ним, постукивая копытами по мёрзлой земле. В больничном дворе, у дверей тифозного барака Сенька коротко сказал: «Доброй ночи» и, не дожидаясь, пока Мери ответит, вскочил верхом и вместе с вороным исчез в кромешной темноте.

Девушка некоторое время стояла на крыльце барака, слушая, как постепенно удаляется звонкий, неторопливый, отчётливо слышный в полной тишине стук копыт. Затем нащупала за пазухой ещё тёплый свёрток с хлебом и свининой и поспешно скользнула в дверь. Нужно срочно разбудить Дину и накормить её.

Внутри было тихо, в окно глядела луна, и вся огромная, заставленная в два ряда койками комната оказалась залита её светом. Мери сбросила подбитые Сенькой ботинки, на цыпочках прокралась к печи, у которой стояла кровать Дины… и застыла. Кто-то чёрный сидел на полу возле самой кровати, повернувшись к спящей девушке. Мери остановилась. Неизвестный не спеша поднялся ей навстречу. В лунном свете чётко очертилась слегка сутулая мужская фигура.

– Кто здесь? – Мери неловким движением схватила от печи топор. – Я закричу!

– Зачем, чяёри? – отозвался приглушённый, ленивый, ничуть не испуганный голос, и Мери чуть не уронила топор себе на ногу, узнав Мардо. Сразу же она вспомнила о том, что не видела сегодня Митьки в таборе и что тот не принимал участия в разделе свиньи. Мардо вообще неизвестно где был последние дни, но… что же он делает здесь?!

Митька спокойно, бесшумно ступая по полу, прошёл мимо растерянной Мери, коротким кивком пригласив её следовать за ним. Она, ничего не понимая, повиновалась. На пороге ещё раз оглянулась, но Дина безмятежно спала, закутавшись в одеяло. Кто-то из женщин раскашлялся во сне, сонно забормотал, однако ни одна голова не поднялась с подушки.

– Зачем ты здесь? – испуганно спросила Мери, когда они с Мардо пересекли больничный двор и Митька повернулся к ней. – Как сумел пройти? Что случилось?

– Не твоего ума дело, девочка, – спокойно, не повысив голоса, ответил Митька, в упор глядя на Мери сощуренными, странно поблёскивающими в лунном свете глазами. – Скажешь кому – язык вырву. Вот ведь чёрт, а я думал – в таборе ночевать останешься… Чего тебе не спалось-то, шило?!

– Но зачем?.. – Мери вдруг осеклась на полуслове, испугавшись своей догадки гораздо более Митькиной угрозы. – Господи… Мардо… У тебя же жена есть!

Митька широко улыбнулся. Шагнул к Мери и взял её за руку выше локтя так, что она невольно охнула.

– Не смей меня Мардо звать, раклюшка сопливая. Запомни, мне два слова шепнуть в городе кому надо – и тебе вон на том пустыре башку прострелят… княжна недобитая.