«Титаник». И у Мэри почему-то скребли кошки на душе: странное это было предчувствие, но её с самых ранних утренних часов мучила какая-то острая горечь внутри. В её сердце словно поселился злонамеренный гном, и он шептал ей всю ночь напролёт гнусавым торжествующим голосом: «Давай-давай, Мэри Джеймс, дуйся на мисс Мэйд и теряй свою единственную подругу. Давай-давай, Мэри Джеймс, позволь ей уйти уверенной, что ты злишься на неё, чтобы вы никогда больше не встретились».

Мэри устало смотрела на своё отражение в зеркале. Глупый поступок Лиззи выбил её из колеи. Мир оказался не статичным и предсказуемым образованием. Мир менялся, менялся даже сейчас, на борту «Титаника», как будто погружённого в безвременье. Вот и первые звоночки прозвучали, оповещая о переменах: мисс Мэйд должна была покинуть корабль. Она оставалась в Ирландии, а Мэри и Лиззи стремились совсем в другую страну.

«Между нами будет Атлантика, — подумала Мэри, — я убегу не только от настоящего, но и от неё — единственного человека, который помог мне и который действительно любит нас обеих. Если я сейчас потеряю её, кто останется у меня, кроме Лиззи? Лиззи отвернётся от меня, узнав о моей лжи. Неужели же я смогу выдержать остаток жизни в одиночестве? Я была одна совсем немного, и это уже кажется мне невыносимым. Я не выдержу, и работа не спасёт меня. Я не могу позволить себе потерять…

Потому что мы дружим. Потому что моё безразличие вызывает у неё боль».

Решение было принято, и Мэри торопливо покинула каюту. Прежде, чем увидеться с мисс Мэйд, она должна была сделать ещё кое-что очень важное. Она должна была отправить письмо.

В почтовой конторе на этот раз была небольшая очередь. Стоя с конвертом в руке, Мэри не прекращала сверяться с часами, что делали и все прочие пассажиры, которые ожидали, пока их обслужат. Клерк с мощной бульдожьей челюстью быстро принимал посылки, улыбался, здоровался и прощался, и его голос звучал безжизненно и искусственно, словно в этом проворном теле крылась не душа, а затейливый механизм.

— Доброе утро, мисс! — поприветствовал её клерк неестественной улыбкой и механически протянул руку. — Ваш конверт, будьте так добры!

Мэри молча подала письмо. Она не могла избавиться от тягостного ощущения, как будто кто-то стоял позади неё.

Мэри обернулась и тут же попятилась.

Она не ошиблась. Сзади стоял мистер Уайльд.

На этот раз Уайльд обратил на неё внимание. С высоты своего роста он скосил на Мэри взор и произнёс негромким звучным голосом:

— Доброе утро, мисс Джеймс.

Мэри пожалела, что не прихватила с собой даже шали: её пожирало неестественно сильное желание чем-нибудь отгородиться от мистера Уайльда — от Оливера Хаксли, каким он наверняка стал бы чуть меньше, чем через двадцать лет.

— Доброе утро… — растерянно пробормотала она и отступила ещё на шаг, — мистер Уайльд. Рада вас видеть.

— Мистер Уайльд, доброе утро, — приклеенной улыбкой улыбнулся замученный клерк — Ваше письмо, пожалуйста… Вашей сестре повезло. Чаще вас на берег пишет только мистер Лоу… но вы знаете его обстоятельства.

— Пожалуй, да, — степенно кивнул Уайльд.

— На выдумки мистер Лоу мастер, — словоохотливо продолжал клерк, — совсем недавно он был здесь с меню, которое приложил к своему письму. Я склонен считать это скрытой похвалой нашей кухне. Нет такого судна, где кормили бы лучше, чем на «Титанике»!

— Скорее всего, это так, — лаконично подтвердил Уайльд.

Клерк разулыбался.

— Удачной вам вахты, мистер Уайльд, — напутствовал он собеседника, — и вам — удачного плавания, мисс Джеймс!

Мэри тут же залилась краской: слова клерка звучали так, словно бы он нарочно соединил её и мистера Уайльда если не дружескими узами, то узами приятельства. Но, судя по неизменному спокойствию на лице последнего, его нисколько не смутила такая фамильярность. Мэри с усилием расправила настороженно сведённые плечи и робко шагнула вперёд. Она не должна была этого делать, о чём не переставала себе твердить — но она всегда шла навстречу Оливеру Хаксли, если Оливеру Хаксли она была нужна. И Мэри казалось, что мистеру Уайльду тоже сейчас кто-то необходим — несмотря на всю его кажущуюся самодостаточность и морскую уверенность в себе.

— Мистер Уайльд, — негромко обратилась к нему Мэри, когда они зашагали обратно по коридору, — я могу… задать вам вопрос?

Она не отводила взгляда от золотого ободка на безымянном пальце его левой руки.

— В зависимости от того, что вы хотите спросить, — ответил он незамедлительно.

— Мистер… Уайльд, — неуверенно заговорила Мэри, — я всё время думала о работе в море. Увы, я не знаю, как эти мысли пришли ко мне в голову, но… Я чувствую, что не могу расстаться с Лиззи ни на минуту, ведь иначе она обязательно попадёт в беду, что уже подтвердилось не однажды… И меня изумляла выдержка, с которой моряки отправляются в странствия, оставляя семью на берегу.

— Это часть нашей работы, — спокойно сказал Уайльд, не замедляя шага.

— Это верно, но разве не чувствуете ли вы тоски… безотчётной тревоги по тем, кого не можете увидеть сейчас? Мистер Уайльд, признайтесь, ведь вы хотели бы скорее вернуться на берег? Увидеться с сестрой, с женой… с детьми? Что же удерживает вас на судне, когда кругом — опасности и неизвестность? Что помогает вам оставаться таким… непоколебимо спокойным? Подчас, когда я смотрела на вас, мне казалось, что в ваших глазах нет ничего, кроме этого степенного льда… — Мэри отчаянно замахала руками, как веером: лицо у неё полыхало, и она это чувствовала. — Простите, наверное, я слишком много говорю, я, вероятно, утомляю вас, но, прошу, мистер Уайльд, ответьте мне… я думала, что меня неожиданно одолела странная блажь, каприз, чего со мной не случается, но я не могу изгнать эти мысли из своей головы… думаю и думаю только о вас… то есть… не поймите меня превратно, о вашей работе… и я не устаю задавать себе этот вопрос: как же так получается, что вы сохраняете это удивительное спокойствие? Неужели же естественной тоске по жене, по детям нет места на корабле?

Мистер Уайльд несколько замедлил шаг, и Мэри в ужасе прижала ко рту ладони. То, что она сказала, совершенно очевидно было бестактностью, но слова сами слетали у неё с губ, и она никак не могла удержать в себе бесконечные вопросы.

— На какой берег я ни сошёл бы, — сказал он, — мне не увидеться больше с моей женой.

Мрачная, сдержанная скорбь этих слов окатила Мэри острыми, колючими льдинками. Сквозь пелену стыда постепенно пробивало осознание: её щёки опять краснели.

— Простите, — пробормотала она, — я… я