Лицо его было зареванным. С пяти лет княгиня его таким не видела.

– На, выпей!

Евгений вздохнул, опрокинул рюмку, закашлялся. Неужели переборщила с количеством капель?

– Теперь водички, водички, – посоветовала Сашенька.

Откашлявшись, Евгений двум глотками опустошил стакан.

– Не предполагала, что известие о кончине Натальи Ивановны так тебя расстроит.

– Я ее любил, – признался юноша.

Ну и ну! Жаль, что выпил всю валериану. Сашеньке бы она тоже теперь не помешала.

– А почему я про то не знала?

– А вы одобрили бы мои чувства?

– Нет, конечно!

– Потому и не говорил. Я мучился, ревновал Наталью к Лешичу, хотел даже с ним стреляться. Их свадьба стала для меня пыткой.

– Но ведь ты ухаживал тогда за Ниной Четыркиной.

– Нет, с ней я пытался забыться. И даже Капу отверг из-за Натальи. Разве я мог испугаться какого-то Невельского? Нет! Просто я знал, что Наталья с Лешичем расстались. Я так радовался. Мечтал осенью, после занятий в университете, Наталью навещать. Чтобы, якобы, проведать ее малыша. А самому потихоньку расположить ее к себе. Она ведь никогда не обращала на меня внимания. Почему? Неужели я такой некрасивый?

Княгиня обняла сына:

– Ты очень симпатичный. Просто Наталья Ивановна находилась на службе. А флирт с хозяйским сыном закончился бы для нее потерей места. Она это отлично понимала.

Евгений присел на кровать, Сашенька стояла возле него и гладила по волосам:

– Послезавтра ее похороны. Ты пойдешь?

– А как же! А ты не ходи. Ты Наталью терпеть не могла. Твое присутствие будет ей неприятно.

– Ей уже все равно. А мне нужно поддержать Лешича.

– Это он ее убил.

Ну это уже слишком. Пора было перейти к главному.

– А что за книга прячется у тебя под подушкой?

Евгений сразу смутился:

– Да так… Решил почитать на немецком, чтобы его не забыть.

Сашенька вытащила злосчастную книжицу из-под подушки, которую сама вернула на место, услышав из окна, что дети возвращаются с купания.

– Не лги. Это книжка нигилистическая.

– Что вы, маменька? Вовсе нет. Коммунисты не занимаются террором, не зовут к топору. Они лишь просвещают фабричных, помогают им улучшить условия жизни и труда.

– Ты хоть знаешь, кто такие фабричные, о которых ты так печешься? Вчерашние крепостные, которые без руководства помещика не смогли обеспечить себе пропитание, работая на собственной земле. Потому что лодыри и пьяницы. Они были вынуждены продать за бесценок свои наделы и податься в город на заработки.

– Ты к ним несправедлива. Они – передовой класс.

– Лодыри и пьяницы?

– Ну это пока. Надо их просвещать. Этим мы и займемся.

– Кто эти мы?

– Таня, Леня, я.

– Значит, это Каретный дал тебе манифест? – княгиня подошла к окну и увидела счастливую дочь, которая под ручку с красавчиком-революционером подходила к дому.

– Да! Но ты ему не говори, что знаешь. Он просил сохранить это в тайне. Обещаешь?

– Клянусь.

Потом все вместе пили чай на веранде. Княгиня, насколько могла, старалась быть приветливой с Каретным, но получалось из рук вон плохо. Ей хотелось взять дубину и как следует его отдубасить за то, что пытается втянуть ее детей в революционную деятельность.

– Мамочка, что с тобой? Ты неважно себя чувствуешь? – спросила Татьяна.

– Да, я плохо спала. И из-за смерти Натальи Ивановны сильно расстроилась.

– Я тоже, – призналась девушка и разрыдалась.

Каретный ее обнял. Сашеньку передернуло от подобной наглости. Что молодежь себе позволяет? Куда катится мир? И где черти носят Диди? Ему давно пора вернуться. Надо срочно с ним обсудить, как отказать Каретному от дома? И как убедить детей не заниматься противозаконной деятельностью.

Диди с Выговским вернулись поздно, оба подшофе: – Дорогая! Ты вернулась? – удивился князь.

– Ты разве не рад? – уточнила Сашенька.

– Почему же? Даже очень. Но если бы знал, не стал бы засиживаться на берегу.

– Наталья Ивановна скончалась в родах, – сообщила мужу Сашенька.

– Царствие небесное, – перекрестился Выговский.

– Надо помянуть, – решил Дмитрий Данилович.

Повод был серьезный, Сашенька возразить мужу не посмела. Но князя от этой рюмки вконец развезло. И важный разговор, с которым княгиня пришла к нему в спальню, не получился:

– Леонид – коммунист? – переспросил Диди, выслушав Сашеньку.

– Да.

– Отлично.

– Что, что?

– Коммунисты – меньшее из зол. Анархисты гораздо хуже, не говоря про нигилистов. А коммунисты безвредны. Хотят просвещать рабочих.

– Нет, не просвещать, а натравить, чтобы все у нас отобрать и поделить. Я прочла этот «Манифест».

– Я тоже. Я ведь тоже, как и Каретный, был когда-то молод. И кровь моя бурлила. Подобно Архимеду, искал точку опоры, чтобы перевернуть мир. Сделать его справедливым, а всех людей богатыми и счастливыми. И поначалу был очарован идеями Маркса. «От каждого по способностям, каждому по труду». Разве не прекрасно?

– Кто такой Маркс?

– Автор «Манифеста». Даже жалел, что живу в отсталой аграрной стране, в которой нет пролетариата. И только с возрастом понял, что Маркс – прожектер. Разве кто-нибудь оторвет свой зад, чтобы отправиться на службу, если дом – полная чаша? Уверен, что и Каретный, он ведь очень умен, и наш Евгений тоже быстро сие поймут.

– Кажется, ты пьян.

– Дорогая, идея, она как возлюбленная. Сначала ты влюблен в нее до беспамятства. Но постепенно она прискучивает, надоедает, начинает раздражать, но ты ее терпишь в силу привычки. Пока однажды не осознаешь, что стали с ней чужими. И тогда ты избавляешься от нее, как от старых перчаток.

– Что ж, спасибо за откровенность, – крикнула Сашенька, с силой хлопнув дверью.

Яблочков с самого утра искал повод, чтобы улизнуть из сыскного. Но, как назло, «в поля» Крутилин отправил только агентов, а чиновнику для поручений велел отписывать бумаги. В приемные часы вдруг явилась княгиня Тарусова и попросила Арсения Ивановича доложить Ивану Дмитриевичу, что пришла по срочному делу и просит принять ее без очереди. Яблочков тут же доложил. Крутилин, быстро выпроводив из кабинета вдову коллежского секретаря Шароватову, требовавшую срочно разыскать ее пуделя, сбежавшего с «собачьей свадьбой», велел пригласить Александру Ильиничну. Возмущенную очередь пришлось успокаивать тому же Яблочкову. Проговорив с княгиней Тарусовой целых полчаса, Крутилин вышел вслед за ней: