Она сама была жертвой такого, как он, что мешало ей испытывать сочувствие, какое испытала бы к обычному человеку. И все же ей хотелось чувствовать нечто большее, нежели просто панику, при мысли о том, чем это может угрожать ее собственному положению. Пусть только он останется жив! Тогда ей не страшна никакая критика. Она не потеряет лицо и не утратит контроль над Ганноверским домом! Ей очень не хотелось лишиться его.

Когда она вошла, врачи и медсестры в палате приветствовали ее кивками, но никто с ней так и не заговорил. Все были заняты своими делами. Медсестры раздавали лекарства — от депрессии, высокого давления, высокого уровня холестерина и прочих хронических хворей. Врачи занимались мелкими травмами, вроде разбитого носа, как то случилось с одним из охранников по вине Энтони Гарзы. Хьюго был первым их пациентом в критическом состоянии, и Эвелин видела, что они понимают всю серьезность положения.

— Насколько он плох? — наконец решилась она задать мучивший ее вопрос, хотя ей было страшно услышать ответ на него.

Доктор Бернстайн оглянулся на нее. Сам он был из — Сиэтла, однако согласился переехать на Аляску, рассчитывая здесь всласть поохотиться. Однажды он признался ей, что всю жизнь мечтал о такой возможности. Почти все руководство и персонал медсанчасти были из других штатов или из Анкориджа, включая начальника охраны. Из местных были только те работники, каких можно — было обучить прямо на рабочем месте — надзиратели, младший административный персонал, работники кухни, слесари.

— Он получил две колотые раны, — ответил доктор. — Одну в верхний правый участок сердца, другую — в нижнюю часть грудины, где острие обломалось и застряло, возможно, вызвав тампонаду.

В свое время Эвелин окончила медицинский факультет. Хотя она и не имела врачебной практики и уж тем более не была хирургом, тем не менее она поняла, какую опасность таит в себе тампонада сердца. Хьюго нужно будет вскрыть грудную клетку, наложить зажим на аорту и, если необходимо, освободить перикард от скопившейся там жидкости.

— Вы извлекли застрявшее острие?

— Я не решился. Не в этих условиях. Боялся причинить ему больше вреда, чем пользы.

— А где же… ручка ножа?

Врачи накрыли Хьюго одеялом, чтобы он не мерз, но Эвелин ожидала заметить под одеялом торчащую из его груди ручку ножа.

Бернстайн обошел медсестру и приблизился к ней.

— Она отломалась.

Еще один недостаток самодельного оружия. Эвелин крепче вцепилась в ручку каталки, на которой лежал Хьюго.

— Есть ли риск, что он умрет от потери крови?

— Мы делаем все для того, чтобы это не случилось. Мы уже влили в него шесть литров.

Черт. Это ведь практически весь объем крови в человеческом организме!

Вздохнув, Эвелин принялась читать медицинскую карту, которую медсестра оставила лежать на столе: из записей явствовало, что состояние Хьюго хотя и тяжелое, но в целом стабильное.

— Скажите, он дотянет до прибытия вертолета? — спросила она.

Бернстайн был занят тем, что готовил Хьюго к отправке в региональную больницу, и потому разговаривал с Эвелин, не отрываясь от дел. На этот раз он сделал паузу.

— Возможно.

— Он что-нибудь сказал вам о том, что произошло?

— Нет.

— Он разговаривал с вами? — Эвелин повернулась к медсестре, поскольку именно она отметила в карте, что по прибытии в медсанчасть больной отвечал на вопросы.

— Он сказал нам, кто это сделал, — ответила медсестра и прилепила еще один кусок пластыря к руке Хьюго, чтобы лучше закрепить иглу капельницы.

— Попробую угадать. Это был Энтони Гарза, — сказала Эвелина. — Он вам так и сказал?

— Если ваш Гарза и есть тот самый «новый ублюдок».

— Это он.

Впрочем, куда интереснее ей было другое — почему? Как вообще дело дошло до поножовщины? Нет, она легко могла представить, как Энтони Гарза пырнул кого-то ножом во дворе тюрьмы. Настораживало другое — почему его жертвой стал именно Хьюго? Какая между ними связь?

Лично ей таковая неизвестна. Как Эвелин уже предположила у себя в кабинете, напрашивался вывод, что его науськал Фицпатрик. Или, может быть, Дин Сноуден и Стив Дугалл, тот, чье имя значилось в списке Даниэль. Если выяснится, что он разрешал заключенным иметь с ней секс, это может стоить ему работы. Имелись и другие вероятности. Эвелин тотчас пожалела о том, что она поспешила обвинить того, кто помог ей создать Ганноверский дом — Фицпатрика. Вряд ли он способен на такое… и все же. Ведь поставил же кто-то ее подпись под тем приказом о переводе! Осмелились ли бы Дин и Стив на такое? Трудно сказать. Она не слишком хорошо их знала, но у обоих были семьи, а значит, то, что они развлекались с Даниэль, характеризовало их не самым лучшим образом.

— Это какая-то бессмыслица, — пробормотала она.

Медсестра была слишком занята, чтобы ответить. В любом случае, Эвелин разговаривала сама с собой.

— Эвелин…

Голос явно принадлежал не врачу. Хьюго. Он смотрел на нее своими странными, глубоко посаженными глазами. Даже пока он всеми силами старался выжить, Эвелин не заметила в них особого тепла. По ее мнению, это была главная отличительная черта всех психопатов. Она не только заметила это сама, но и много раз слышала о том же самом от жертв. Было что-то странное с его глазами. Они были лишены любых эмоций.

— Как ваши дела? — спросила она.

— Так себе, — он простонал. — Ты… ты получила письма?

Вообще-то она их не получала, но благодаря любопытству Рассела ей было известно их содержание.

— Да.

— Ты… простишь меня?

Он взял ее руку. Эвелин не стала ее вырывать. Кто знает, доживет ли он до утра. Независимо от того, какие преступления на его совести, она не могла заставить себя с презрением относиться к нему на смертном одре, тем более что в том, что с ним случилось, есть отчасти и ее вина. Пусть не она отправила гулять Гарзу во двор, но, как несколько раз подчеркнул Фицпатрик, именно она привезла его в Ганноверский дом.

— Ну конечно! — Она из последних сил боролась с отчаянием. Оно давило на нее тяжким грузом. — Почему это произошло, Хьюго?

Он облизнул губы и лишь затем заговорил.

— Понятия не имею. Я даже… не знаю этого парня.

— Никто никого не оскорблял? Он не требовал от вас чего-то, что вы не могли ему дать?

— Ничего. Он появился… словно из ниоткуда.

— Мы готовы его забрать, — объявил Бернстайн.

Эвелин жестом велела ему подождать. Вертолет еще не прибыл. Они просто хотят, чтобы к его прилету все было готово. Еще бы, ведь им впервые придется воспользоваться вертолетной площадкой! Но прежде чем вертолет пойдет на посадку, Бернстайн нажмет кнопку и тюремная крыша отъедет в сторону, давая ему возможность сесть. Ей же оставалось лишь надеяться, что дворники очистили крышу от снега, тем более что это была их главная обязанность.