У Стеллы в руках оказался небольшой прямоугольный футляр, вернее – коробочка, в которую она и определила цепочку.

– Есть у меня одна клиентка, которая за такую вещицу хорошие деньги даст, – поведала мне ведьма. – Она изредка прибегает к моим услугам, и я сейчас не о парикмахерском ремесле. Недавно вот жаловалась на одну заклятую подругу, которая слишком уж масляно на ее мужа поглядывает, спрашивала, нет ли какого средства посильнее. Я думала о выпадении волос, для женщины облысеть – это всегда страшно, но этот вариант куда лучше. И, самое главное, я, если что, ни при чем. Откуда мне знать, что украшение проклято? Не заметила, не увидела, ай-яй-яй.

– Однако, – покачал головой я. – Все-таки опасная ты женщина, Воронецкая. Вот как на тебе такой жениться?

– С удовольствием, – подсказала мне Стелла. – Радостью и предвкушением.

– Ага, предвкушением, – хмыкнул я. – Так вот стянешь с тебя трусики, а там бац – и зубы.

– Желаешь проверить комплектность прямо сейчас? – поинтересовалась ведьма и расстегнула пуговицу приталенного пиджака. Она сегодня выбрала стиль «деловая женщина», как видно, готовилась к встрече с моей мамой. Все скромно, никаких ярких цветов, почти нет косметики. – Так сказать – тест-драйв. Я женщина с широкими взглядами и без особых комплексов, если ты не заметил, так что – вот диван, вот мы с тобой, в чем же дело? Если стесняешься, можешь даже дверь закрыть, хотя ко мне без стука кроме тебя никто и не входит.

А может, и правда? Почему нет? Заодно проверю – есть у нее сзади хвост или нет?

Ай!

Змейки проснулись!

– Ты чего прыгаешь, как заяц? – удивилась Стелла. – От радости, что ли?

– От нее. – Я потер ладонью грудь. – Ай, блин! Да не буду я с ней спать, не буду!

– Швецов, мне страшно становится. – Ведьма подошла поближе и прислонила мне ко лбу ладонь. – Скажи, у тебя все в порядке с головушкой? Ты с кем говоришь сейчас?

– С ними. – Я задрал майку. – Точнее – с одной из, той, которая меня кусает.

Ох, лучше бы я этого не делал. Во-первых, змейки и в самом деле проснулись, они сплетались друг с другом, скользя по кругу, и данная картина смотрелась жутковато. Нет, в этом имелась определенная красота, но если учесть, что все это происходило на моем теле, то поводов для эстетического восторга нет совершенно.

Во-вторых, Стелла взвизгнула, шарахнулась от меня в сторону, и только что на стол не запрыгнула. Странно, с чего бы? Она этот подарок Полоза видела, и не раз.

– Ты чего? – спросил у нее я, опуская майку. – Они для личного использования, тебя не укусят.

– Уверен? – неожиданно зло осведомилась у меня ведьма. – Ты когда этой дрянью обзавелся?

Значит – не видела? Или не могла увидеть?

– Ты мою домашнюю живность не оскорбляй, – попросил ее я. – Проявляй уважение! И еще – если метишь ко мне в супруги, то знай – их сводить с тела не стану, они теперь часть меня.

Мне показалось, или сердце прямо сейчас обдало неким теплом?

– Поглядим еще, – прошипела не хуже змеи Стелла. Ее волосы странным образом растрепались, тени под глазами стали больше, и ногти вдруг блеснули стальным отливом. Мало того – она стала выглядеть лет на двадцать старше. – Поглядим, у кого клыки крепче!

– Вот теперь и мне не по себе стало, – поморщился я. – Я привык, что ты выглядишь лучше всех, а сейчас на тебя смотреть страшно. О, погоди, Шлюндт звонит.

Воронецкая недовольно фыркнула и начала приглаживать волосы, которые не стремились принимать привычную форму, я же приложил смартфон к уху.

– Валерий, добрый день, – привычно доброжелательно поприветствовал меня антиквар. – Получил твой рисунок.

– Добрейший, Карл Августович, – не менее солнечно ответил ему я. – Порадуйте меня, скажите, что вы знаете, где и у кого эта вещичка.

– Увы, увы, – вздохнул в трубку Шлюндт. – Не знаю. Никогда с данным предметом не сталкивался, в руках его не держал. Хотя нет, не так. Возможно, он и проходил через меня, но в памяти не отложился. Все, с чем мы имели дело раньше – раритеты, а это обычная вещица для середины-конца девятнадцатого века. Скорее всего, не очень дешевая, но при этом абсолютно типовая. Такие подвески ювелиры по всей Западной Европе делали на заказ десятками, если не сотнями.

– Ну хоть четкие временные рамки определились, и то хорошо, – искренне опечалился я. Ну да, я и так у него в долгу за перстень, и увеличивать мне его совершенно не хочется, но деваться некуда. – Это лучше, чем ничего.

– Ну это не все, – хихикнул антиквар. – Есть и другие вводные. Сразу могу сказать, что владелица данной подвески, скорее всего, была августейшего происхождения. Не знаю только, какая из стран была ее родиной – Германия или Австрия. Но что та или другая – точно.

– Поясните пожалуйста, – попросил я, заработав презрительный взгляд Стеллы. Не понравился ей мой тон, как видно.

– Лента, – пояснил антиквар. – Ты в записях упомянул красную ленту с белой полосой по краю и с бантом у бедра. Это орден святого Леопольда, высшая награда Австрии, как правило, вручаемая за большие заслуги перед империей, ратные или научные. Согласись, юная девица вряд ли махала шпагой на поле боя или в столь нежном возрасте написала незаурядный трактат по математике. Значит, она получила его по праву рождения. Вывод?

– Она принцесса, – подытожил я. – Ну я до чего-то такого и сам почти додумался, если честно.

– Молодец, – похвалил меня антиквар. – Вот тут и начинаются загадки. Что немецкие, что австрийские монархи были на редкость плодовиты, плюс добавим сюда их сестер и братьев, чьи дети тоже формально являлись принцами и принцессами, пусть даже до трона им было никак не добраться. Так что список возможных владелиц данной подвески будет очень велик.

– А инициалы? – живо спросил я. – Там же есть буквы?

– Мой юный друг, они нам не помощники, – печально ответил Шлюндт. – Ты просто запамятовал, что Германия и Австрия – не Россия. У нас здесь имя одно, то, что в святцах на день рождения ребятенка значилось. Иван, Марья, Панкрат и так далее. Отчество – и то не всем в те времена полагалось. А вот в той же Германии пять-семь имен родовитому младенцу было обеспечено сразу после рождения. Ну-ка, господин архивист, как звали Екатерину Алексеевну Романову до крещения?

– София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская, – мрачно пробормотал я. – Ну да, ваша правда.

– То-то и оно, – снова хихикнул антиквар. – Причем батюшка ее звал Софией, матушка под настроение Августой или «маленькой дрянью», а все остальные «Фике», что есть производная от «Фредерика». Вопрос – какое именно из имен неизвестной нам пока принцессы закреплено на вензеле?

– Беда, – вздохнул я. – Иголка в стоге сена.

– Не все столь печально, – приободрил меня антиквар. – Может, еще какие-то вводные появятся.