– У нас уже Корчагин, передай своему шефу. Два часа назад я с ним разговаривал, – буркнул старший и побрёл к машине.

– Блефуете, товарищ генерал. До завтра…

Корчагиных в Москве много, а в России и подавно. Но тот, второй, более чувствительный, Глеб говорил, что речь шла именно о нём. И надо же было оказаться тут именно в данный момент. Случайность? Может быть. Однако Глеб в случайности больше не верил. Владычица судьбы для чего-то подарила ему эту случайность.

Страха быть пойманным не было, многодневная щетина и китайский пуховик делали его не похожим на самого себя до неузнаваемости. Преодолевая неприятную тяжесть в груди, Корчагин вышёл на Красную площадь, следуя за тем, помоложе, которому, возможно, был очень сильно интересен. Как сказочно красива Красная площадь в ночном свете, так же страшно уродлива она на тонком плане. Буро-кровавые всплески по незримым каналам стягивались в одну точку, где пропадали в районе мавзолея, оставляя за собой огненные хвосты. Своим рождением Красная площадь обязана огню, ставшему на века её верным спутником. Вонь стояла ужасная. Запах протухшей плоти смешивался с кисло-сладким привкусом пороха и парфюма. Эпицентр гнилостного смерда, видимо, находился там же, около кремлёвской стены.

– Светлые Боги! – воскликнул Глеб, может, первый Глеб, а скорее всего, тот, второй, кому была подвластна истинная картина происходящего.

Энергию и силу рядом идущих людей выкачивало, как насосом. Глеб сразу закрылся, представив могучий фонтан, брызги которого окружали и защищали его. Насосом работало странное сооружение в центре площади, и энергия сильными потоками стекалась в один из его углов. Это сооружение существовало у всех народов, на всём протяжении существования человечества. Оно значительно древнее пирамид. В голове возникло чужеземное слово – зиккурат. Зиккурат представлял собой башню из поставленных друг на друга параллелепипедов или усечённых пирамид. Террасы зиккурата, окрашенные в разные цвета, соединялись лестницами или пандусами, стены членились прямоугольными нишами.

– Зиккурат символизирует лестницу в небо, – объяснял второй Глеб первому. – Плоская площадка наверху предназначена для ритуальных действий и для обращения правителей к народу. Внутри должна быть погребальная камера, в которой расположено мёртвое тело терафима. В отсечённую голову идола вкладывается золотая пластинка.

– Ёлки-палки, – стёр пот с лица Глеб, – проверить бы ещё. – Хотя я уверен – пластина, когда надо, там появляется.

Давно, в один из вечеров, когда Глеб попросил отца рассказать страшную историю, ох, как дети это любят, тятя поведал старинный ритуал, относящийся к Магии Смертной Силы, который состоял в том, что для укрепления замка или крепости в стену вмуровывались люди. Часто живые. Такая крепость не разрушалась, и противник не мог её взять. Души покойников ревностно стерегли крепость.

– Вот она – эта такая крепость, – дёрнулось в голове, воздух рассёк тонкий свист, а мысли закружились с новой силой: «Зачем люди в мавзолей этот рвались, чтобы на Ульянова этого посмотреть? Медом там что ли намазано? Нее-е-т, ёкарный шабаш, это они Силу почуять приходили! Великая Сила там есть… Мертвое всегда величественно. Мавзолей – огромный, техногенный вампир. Суть ритуальное, сатанинское строение с прогнившей, сифилитической мумией с дыркой в голове, которая по магическим законам должна быть внизу.

Жига и раньше слышал споры о мавзолее. И вправду, может, такая русская традиция, хоронить покойников на площади и в стенах, или мы всегда украшаем площадь покойниками. А нет, наверное, наше капиталистическое правительство любит Ленина, который призывал вешать капиталистов на купленную у них же верёвку. Или, может, в стране нет денег. На дачи, которые значительно крупнее Мавзолея, – есть, на перенос некрополя – нет! Когда правитель обращается с вершины зиккурата к народу, это даёт силу правителю и власть над народом. Этот ритуал прижился и сейчас, называется он «парад на Красной площади». Может, в этом дело?

Корчагин остановился на противоположной стороне площади, у жертвенника Василия Блаженного, где ни разу не служились молитвы, и поднял голову к небесам. Над центром страны возвышались звёзды-пентаграммы, суть сильнейшие магические знаки. Он хорошо помнил себя октябрёнком, когда миллионы детей носили пилотки, а в районе самого сильного силового центра прикрепляли себе отрезанную голову терафима в кровавой пентаграмме с пылающими языками адского пламени.

Подтверждения всех мыслей Глеба хранились на тонком плане. Астралу время не подвластно. Там он увидел, как это логово зверя стало местом проведения казней – вырывания ноздрей, стеганий кнутами, четвертований и варения заживо. Трупы сбрасывали в крепостной ров – туда, где сейчас вмурованы тела некоторых военных деятелей. Во рву Жига разглядел зверей, которых этими трупами кормили. Во время захвата Москвы, видимо, Наполеоном, умерло около ста тысяч москвичей, и трупы тоже стаскивали в крепостные рвы – зимой их никто не хоронил. Идеальное место для тёмного алтаря!

Для Жиги секреты мавзолея и её угловой ниши никаких загадок больше не представляли, но природная любознательность подталкивала его провести, так сказать, натурный эксперимент. Он подошёл к двум постоянно дежурящим перед нишей Мавзолея молодым милиционерам.

– Мужики, здравия желаю, не знаете, что это за ниша?

– Какая ниша?! – последовал изумлённый встречный вопрос.

– Да вот она, – Жига тыкнул перстом на более чем двухметровую по высоте и почти метровую по ширине нишу.

Интереснее всего было наблюдать за глазами милиционера, смотревшего во время беседы в упор на «угол» Мавзолея. Сначала они ничего не выражали, – как будто человек смотрит на чистый белый лист бумаги – вдруг, зрачки стали расширяться, а глаза вылезать из орбит:

– О, точно…

– Увидел! Заклятье пало! – засмеялся моголинян Глеб и потянулся к выходу.

Невозможно было объяснить это диво плохим зрением или умственной неполноценностью людей в погонах, ведь медкомиссию они успешно прошли. Остаётся одно. Психотронное зомбирующие воздействие Мавзолея на окружающих Жига увидел собственными глазами. Алтарь, жертвоприношения, магия – это всё удел людей, мистически настроенных, верующих, а Мавзолей построили большевики – решительные борцы с религией, культовыми сооружениями и всякой мистикой, – какая уж тут магия!

Были ли большевики неверующими? – сам себя спросил Глеб. – Они называли себя «атеистами», то есть «безбожниками», и активно боролись с религией. Если во что-то не веришь, то зачем с этим бороться? Никто же не боролся со Змеем Горынычем и не выискивал Леших в лесу, а Водяных в пруду.

Ясно как дважды два, почему очередь к терафиму Ленину разворачивали так, чтобы они максимально долгое время находились перед нишей-вампиром. В наши дни качественной энергетической подпиткой стали концерты, парады и ледовые катки на Красной площади.

Находиться на Красной площади не было больше никакой возможности. Несмотря на все меры предосторожности, энергия таяла как апрельский снег. Было два выхода. Мавзолей был сильнейшим усилителем тёмных динамических энергий космоса. Глеб мог без труда подзарядиться этими силами или немедленно уходить.