К.Ж.10.03 – это тоже значилось черным между строчек инструкции по съему петель в третьем ажурном ряду.

И надо же, это Белов заметил, а! Снова ему подфартило, снова он Горелова опередил.

– Что это означает, Иннокентий Иванович, как думаете?! – прошипел он, потрясая журналом перед его носом, стоило им выйти на лестничную клетку и услышать, как Ирина Владимировна запирает за ними дверь. – Это ведь что-то означает!

– Может, так, а может, и нет. – Горелов словно нехотя взял журнал из его рук, посмотрел на запись. – Это Марина писала?

– Не знаю, не уверен. Буквы же печатные.

– Трудно представить себе студента, читающего инструкцию по вязанию дамского шарфика, – едко заметил Горелов и приосанился: хоть одно дельное замечание за последнее время. – Это наверняка написано рукой Марины. И означать это, уважаемый, может все что угодно.

– Ну, что? Что, например? – разгорячился Вениамин, вытаращив глаза на странный буквенно-цифровой набор.

– Десять ноль три может означать третье октября, например. Записалась она к массажисту, косметологу и…

– Ага! Уже неправильно! – заорал не своим голосом этот медвежище Белов и так сильно ткнул Горелова в бок, что он еле на ногах удержался. – Какое третье октября, если журнал-то за май?! Смотри!

В самом деле, журнал вышел в конце мая. Глупо предполагать, что Марина аж за полгода вперед записалась на прием к массажисту или косметологу! Да и при существующей в их среде дикой конкуренции такие специалисты обычно сами звонят и напоминают. Или сообщение клиентам отправляют с напоминаниями.

Нет, тут что-то другое. Хотя она могла и в старом журнале записать напоминание самой себе. Почему нет? И опять не сходится. Если это памятка себе, то почему оно не на первой странице, а почти в середине? Зачем вообще важную запись делать в журнале, пристроенном на туалетном бачке? Непонятно…

– Опять же, в ящике о Коле каком-то написано, и в журнале буква К. Ну? Что скажешь? – надрывался Белов, он аж вспотел, шапку на макушку сдвинул, вон, отдувается, как паровоз. – Пошли!

– Куда? – не понял Горелов.

– Туда! – указал Белов пальцем на дверь квартиры соседки Ирины и, не дождавшись одобрения Горелова, позвонил.

Соседка Ирины Владимировны обладала одной уникальной особенностью стареющей, никому не нужной, а оттого и совершенно не занятой ничем стервы: подмечать все, всегда и везде.

Ей некогда было заниматься собой, и неряшливый пучок из редких волос на затылке, давно не стиранный халат и несвежие колготки были тому явным свидетельством.

Когда же ей за собой следить, помилуйте?! А вдруг она что-то пропустит! А вдруг, пока она станет красить волосы странного ржаво-соломенного цвета в парикмахерской напротив, что-то ускользнет от ее бдительного ока? Вдруг пока ею будут заниматься в педикюрном салоне, кто-то родится, умрет, разведется, уедет, съедется, подерется или еще что похуже?

Почти каждый день, и даже в непогоду, она расхаживала, словно дозорный, по двору. Бродила от скамейки к скамейке, обрастала слухами, сплетнями, новостями. Некогда ей даже сходить в магазин – это за нее делали социальные работники. Уборка квартиры тоже лежала на их плечах. Как ей, при ее еще достаточно крепком здоровье и сравнительно не старом возрасте, удалось заполучить помощь собеса, оставалось для всех загадкой.

– Они же за это деньги получают. Пусть и работают! – так отвечала она любопытным. – А у меня здоровья совсем нет…

Тут она явно лукавила. Здоровье у нее было отменным. Белов ни единой таблетки не заметил в ее квартире. И едкого запаха лекарств, сбивающего с ног в квартирах стариков, тоже не было. Пахло кофе и мятой. Если бы женщина потрудилась еще и себя привести в порядок, с ней было бы вполне приятно пообщаться. А так их обоих просто с души воротило от вида ее замызганного халата и сальных волос.

– Да, да, наглеет, сил нет! – оскалила свои острые, неплохо сохранившиеся зубы соседка Ирины Владимировны, стоило им задать вопрос о ней. – Жильцы у нее постоянно меняются, как дни недели! То армяне какие-то жили. Я думала, с ума сойду! С утра до ночи шум, гам, дверь хлопает. Туда-сюда, туда-сюда! Они и лифт наш поломали! Еще малец у них был, Ашот, кажется. Такая, прости господи, сволочь! И я…

– Простите, а что вы можете сказать о ее последнем квартиранте? – перебил ее, устав слушать эти жалобы, Горелов.

– О, Генка-то? – Она не обиделась, что ее перебили, кивнула, поджала губы и выдала, не слишком долго раздумывая: – Генка-то – бандит!

– Откуда у вас такая уверенность?

– Как откуда? А любовницу свою кто убил? В центре города! На глазах у всех! Что хотят, то и творят! Армяне эти тоже…

– У вас есть доказательства его вины? – перебил ее Горелов.

– Какие еще доказательства-то, господи? – хмыкнула она, моментально переключаясь на нужную им волну. – Это Ирка, дура, верила, что блондинка та – Генкина тетя, а он – ее племянничек. Я-то знала, что они любовники!

– Откуда знали?

– Так видала в глазок, как они лизались, прости господи, у самой двери. Ага, станет племянник тетю родную за задницу лапать, ага! – Она захохотала неожиданно молодым смехом. – Любовники они были, любовники! Сначала любились, потом застрелились… Вернее, это он ее застрелил.

– А зачем ее ему убивать?

– А отчего ж тогда он удрал? Ирка жаловалась, что в квартире все вверх дном, а его нету. И ведь до сих пор нету! Ирка там одна снует день и ночь. Почему домой к себе, спрашивается, не едет? Думает, Генка вернется? Не вернется он! В бегах он теперь после того, как убил свою тетю, прости господи! – И она вновь коротко рассмеялась.

– Скажите, Гена – человек ревнивый? – вдруг подал голос Белов, молча и с явной неприязнью наблюдавший за соседкой Ирины Владимировны.

– Конечно! Зачем же тогда ему убивать ее? Только из-за ревности!

– Она давала повод или он так просто, по молодости лет ее ревновал?

– Повод?! – вдруг зашипела она, как старая гусыня. – Если ты мужика в квартиру к своему любовнику приводишь, да не раз и не два, это повод или как? А любовника в это время дома нету, это повод или нет?

– Марина приводила сюда мужчину?! – ахнул Белов и недоверчиво замотал головой. – Не может быть! Я… Я не верю!

– Не верит он! – с юношеским задором отозвалась старая женщина, сорвалась со стула, на котором восседала за столом, ринулась к серванту и начала рыться в бумагах, при этом не умолкая ни на минуту: – Ладно, молодого нашла бы, понятное дело… Один молодой, второй молодой… Кто знает, чем они лучше один другого? Может, второй за задницу лучше лапает, прости господи! Так ведь старика водила-то! Старика!

Они снова переглянулись, вспомнив о короткой неприличной надписи на стенке ящика. Именно в ней упоминался какой-то старый хрен по имени Коля.