7

Дом Олега встретил Макара тишиной. Конечно, эта была тишина в исполнении Сысоевых, то есть никто не голосил, не костерил на чем свет стоит непутевого алкаша Гришу и не цитировал малоизвестного Пушкина. Но на кухне гудел общий разговор, звенели ложки, а в дальних комнатах вполголоса ругался пылесос, засосавший что-то неперевариваемое. Под ноги Макару при входе выкатился кот Берендей и деликатно мяукнул, намекая, что пора бы его покормить.

– Прости, дружище, это не ко мне. – Макар потрепал Берендея по толстому загривку. – Я бы на твоем месте мышей ловил.

Умное лицо кота отразило все, что он подумал, услышав это предложение. Берендей негодующе фыркнул, вскинул хвост и пошел, модельно качая пушистыми бедрами, в сторону кухни.

Макар прислушался. Вычленить из разноголосицы тембр Олега ему не удалось, и он заключил, что Сысоев со всеми вместе не обедает. «Главное, чтобы на работу не сбежал». Илюшин не стал звонить и договариваться о встрече, ему было важно застать парня врасплох.

Наудачу дошел он до комнаты Олега, постучал без особой надежды на успех, но изнутри отозвались:

– Макар, входи!

– Откуда ты знал, что это я? – поинтересовался Илюшин, открывая дверь.

Олег, сидевший у стола и что-то мастеривший из деталей радиоприемника, усмехнулся и с удивительной для него словоохотливостью сообщил:

– Ты один стучишься. Остальные просто дверь вышибают. И правильно. Какие у меня могут быть секреты?

«Стадия острого сарказма, – определил Макар. – Взрослеет мальчуган».

Мальчуган, выше его на голову, вернулся за стол.

– Ничего нового?

– Отчего же, – светски сказал Илюшин, пожимая плечами, – кое-что новенькое все-таки есть.

Олег оторвался от своих деталей и пристально взглянул на Макара.

– Раз уж мы так удачно заговорили о секретах, – продолжал Илюшин, – будь любезен, объясни мне, зачем ты соврал?

Несколько секунд Олег молчал. Это было не обычное его молчание, наполненное невысказанными словами, а молчание камня, который уронили и он летит, не зная еще, разобьется ли сам или расколет чью-то голову.

– Когда? – выдавил он наконец.

– Ты отлично знаешь когда. Но я тебе напомню. – Голос Илюшина не утратил свойственную ему мягкость, но сейчас это была мягкость кота, играющего с мышью. – Когда сказал мне, что провел двадцать минут, беседуя со своим другом о возвышенных материях. Или не о них. Важно то, что никакой друг тебе не звонил и разговора не было.

Он сердито сморщил нос.

– Господи, попытаться купить меня на такую чушь! Никакого уважения к моим умственным способностям. Мне кажется, вы тут в Шавлове все держите друг друга за клинических идиотов. Это ваш способ взаимодействия в больших и малых социальных группах. Выработался в процессе эволюции как самый подходящий для выживания.

Олег Сысоев оторопело помотал головой.

– Какая эволюция?

– В ходе которой лучеперые рыбы выбрались на землю. Или не выбрались, я уже позабыл. Помню только, у них был подвид хрящевых ганоидов.

Сысоев окончательно перестал улавливать ход Макаровой мысли.

– Хрящевых – кого??

– Ганоидов. Я бы сказал, один из них сейчас таращится на меня глазами малосольной селедки.

– Я – ганоид? – изумился Олег.

– Хрящевой, – подтвердил Илюшин. – Сам не верил до последнего. Но приходится смотреть фактам в лицо.

Олег начал выпрямляться.

– Ты сейчас за ганоида-то ответишь…

– Хрящевого включи в счет, – безбоязненно посоветовал Макар. – Только сначала объясни, будь любезен, зачем ты соврал насчет звонка другу. А я тогда подумаю, на какую ступень эволюции тебя, животное, поставить.

Олег скис.

– Почему животное? – угрюмо спросил он.

– А кто же еще, – удивился Макар. – Девушка твоя в изоляторе, и подозревается она не в том, что рыбу незаконно глушила динамитом, а в убийстве человека. Ты меня нанимаешь, чтобы якобы ей помочь, и первый же врешь как сивый мерин. Кто ты после этого? Засранец и скотина.

Макар был искренен и очень убедителен. Ему понравился Олег, а когда люди, которым он выдавал кредит доверия, не оправдывали его ожиданий, Илюшин начинал злиться. Их ложь означала, что он ошибся и сам дурак, а оставаться в дураках Макар терпеть не мог.

По большому счету, злился он на себя. Но Олег этого знать не мог. Он видел перед собой крайне раздраженного парня, который не только его не боялся (хотя Сысоев считал, что может кулаком вколотить его в пол по самую макушку), но и выглядел так, словно вот-вот сам врежет Олегу.

Бесстрашие человека, заведомо более слабого, чем он, подействовало на Олега отрезвляюще. «Ты кого бить собрался, идиот? – спросил он себя. – И зачем?»

– У вас семейство патологических врунов, – добил Илюшин. – Папа врет. Дядя врет. Тетя врет. Не удивлюсь, если и кот привирает. Один честный человек в доме у старухи живет, и тот пудель.

– Пуделя она дяде Грише оставила, – машинально откликнулся Олег.

– Знаю. В нагрузку к недвижимости. Вот тебе и мотив.

Олег попытался совместить в голове дядю Гришу, старуху Елизавету, ее чахлый домишко и садового гнома. Уравнение не складывалось.

– Глупости, – решительно отмел он. – Гриша не знал о наследстве.

– А если б узнал?

Олег промычал что-то невнятное, имея в виду, что Григорий дождался бы, пока баба Лиза сама помрет.

Макар его понял.

– А если он страстно возжелал уйти от жены? Но в принципе, ход твоих мыслей мне нравится. Он говорит о том, что ты не кидаешься обвинять поочередно всех членов своего семейства, даже имея на то основания.

Илюшин взял стул, развернул спинкой от себя и сел верхом. Олег бессмысленно вертел в пальцах какую-то деталь и избегал смотреть на сыщика.

– Ты старуху убил, оболтус? – дружелюбно поинтересовался Макар.

– Зачем мне?

– А врать зачем?

Олег тяжело вздохнул.

– Давай-давай! – подбодрил Илюшин. – Не стесняйся, режь правду-матку. Не в смысле ножичком по горлышку, а признайся чистосердечно: был там-то, творил то-то, в совершенном раскаиваюсь.

Олег Сысоев поднял на Илюшина затравленный взгляд.

– С Кристиной я был, – страдальчески сказал он. – У себя в комнате. В совершенном не раскаиваюсь.

Несколько секунд Макар, не отрываясь, смотрел на него, потом вздохнул.

– Ну да, ну да, – сказал он словно самому себе. – Когда и оттянуться напоследок, как не перед собственной свадьбой.

Он понимающе кивнул и несколько раз качнулся на стуле.