– Валерка! – Он сделал паузу. – Это я.

– Здравствуйте, Павел Петрович.

– Звоню, чтобы сказать тебе спасибо.

– Не за что, Павел…

– Есть за что! – перебил начальник. – Уж поверь!

Самсонов не стал спорить.

– Ты для меня теперь самый дорогой человек на свете! – продолжал Башметов. – Когда меня выпишут, я… не знаю, что с тобой сделаю!

– Мы все потрудились, – вставил Самсонов.

– Конечно, это я понимаю. Но и то, что вышел на Мечева ты, я тоже знаю. Предоставляю тебе отпуск. На две недели. Слышишь?

– Да, Павел Петрович.

За поворотом показалось многоэтажное серое здание больницы, обнесенное бетонным забором.

– Съезди куда-нибудь, постарайся отвлечься. Жизнь продолжается. В общем, отдохни, наберись сил.

– Хорошо, Павел Петрович. Выздоравливайте.

– Ну, до скорого. Вероника передает тебе привет. Она зайдет на днях в отделение, хочет тебе кое-что сказать лично, ты не против?

– Нет, конечно.

– Ну все, пока.

– До свидания.

Самсонов отключился и припарковал машину возле маленькой будки, через которую шастали все посетители больницы. Раньше тут сидела вахтерша, но потом охрану перенесли в здание.

Через пять минут, натянув на ботинки бахилы, Самсонов шагал по коридору, поскрипывая целлофаном о линолеум. Охраны возле палаты Горелова не было – тот шел на поправку, и через пару недель его обещали выписать. Его уже перевели из реанимации – операция прошла успешно, и опер сказал Самсонову по телефону, что чувствует себя только что сошедшим с конвейера завода по производству мягких игрушек.

Следователь остановился возле палаты, которую ему назвали в регистратуре, и постучал.

– Да-да. – Голос был знакомый и бодрый.

Самсонов вошел.

Горелов лежал, до середины груди укрытый одеялом.

– Привет! – сказал Самсонов, ставя пакет из гипермаркета на тумбочку. – Я тебе тут кое-что принес.

– Здорово! – Горелов протянул руку, следователь крепко ее пожал. – Спасибо, меня уже завалили. А мне есть почти нельзя, и пить тоже. Сначала вообще не давали, хорошо я в отключке валялся. – Опер усмехнулся. – Мне уже доложили, что вы взяли этого парня. – Он осторожно похлопал себя по животу.

Самсонов кивнул:

– Нику тоже нашли.

Горелов стал серьезен:

– Слышал про Карину. Прими соболезнования. Несмотря ни на что, – добавил он смущенно.

– Спасибо.

– Ты не виноват.

– Знаю. Все мне это говорят.

– Главное, чтобы ты сам это понимал.

– Я понимаю. – Самсонов старался говорить отстраненно, потому что не хотел, чтобы кто-то лез ему в душу. – Тимченко мне уже дважды звонил.

– А-а, Фридрих Николаевич, – понимающе протянул Горелов.

– Он записал меня на консультацию. На сегодня.

– Пойдешь?

– Не знаю, – честно признался Самсонов. Все слова, которые он слышал по поводу гибели Карины, проходили сквозь него. Потому что он знал: это груз, который ему придется нести на своих плечах до самой смерти. Вряд ли визит к психологу поможет.

– Сходи. Что ты теряешь?

– Да, в общем-то, ничего.

Горелов помолчал.

– Говорят, тебе тоже досталось, – проговорил он наконец. – Этот гад и тебя порезал?

Самсонов махнул рукой:

– Просто царапина. Всего один шов.

Они поговорили еще, потом следователь стал прощаться.

– Зайду завтра или послезавтра, – пообещал он, уходя. – Выздоравливай, мы все тебя ждем.

Самсонов вышел из больницы, бросил бахилы в урну у крыльца и зашагал к своей машине. У него было еще одно дело. Он сел в «Шевроле», завел мотор, включил магнитолу и вырулил на дорогу. В динамике звучала песня Синатры «My way». Его голос заполнял салон, обволакивал, уносил в иной мир, полный гармонии и красоты. Совсем не такой, в котором приходилось жить Самсонову.

Следователь ехал в тюремную клинику, чтобы в последний раз посмотреть в глаза своему кошмару.

Через полчаса полицейский был на месте. Он договорился о приезде заранее, и его ждали.

– Вы сказали ему обо мне? – спросил Самсонов, шагая рядом с начальником изолятора по гулкому коридору.

– Да. Как вы и просили.

– Как он отреагировал?

– Ответил, что ожидал этого и не удивлен.

Самсонов кивнул.

– Сюда. – Начальник указал на железную дверь, возле которой сидел охранник с электронной книгой в руках. При их приближении он неохотно поднялся со стула. – Открывай.

Охранник снял с пояса связку ключей, выбрал нужный и отпер дверь.

Мечев лежал на узкой кровати, опутанный проводами и прозрачными трубками. Рядом стояли две капельницы. Оказалось, что у него сломаны три ребра, лодыжка и трещина в шейном позвонке.

Руки и ноги заключенного были пристегнуты широкими ремнями, такой же шел поперек груди.

– Привет, – проговорил Мечев, едва Самсонов вошел в камеру.

Полицейский не ответил.

– Я буду снаружи, – сказал начальник изолятора. – Ничего ему не давайте. Если что-нибудь попросит, зовите меня.

Самсонов кивнул.

Бросив взгляд на Мечева, начальник вышел в коридор. Охранник остался стоять в дверях. Следователь понял, что наедине с заключенным он его не оставит. Но ему это было и не нужно.

– Ты будто не рад меня видеть, – заметил Мечев, растянув бледные губы в слабой улыбке. – Зачем тогда пришел?

– Попрощаться.

– Понимаю. Конец эпохи, да?

– В каком-то смысле. – Глядя на Мечева сейчас, было трудно представить, что этот человек убивал ради того, чтобы получить покровительство Кали. Он выглядел слабым, почти умирающим. Самсонов выяснил, что это впечатление обманчиво: нынешнее состояние Мечева – последствия аварии, и скоро он оклемается. Другое дело, что рассеянный склероз может прикончить его раньше, чем будет вынесен приговор. Теперь Самсонов знал это.

Возникла пауза. Следователь смотрел на человека, привязанного к кровати, и думал о том, что должен чувствовать удовлетворение, но вместо этого внутри была звенящая пустота – словно в его душе образовалась яма, в глубине которой только холод и тьма.

– Наверное, ты хочешь знать, почему я это делал? – проговорил Мечев.

– Я знаю почему, – ответил Самсонов. – Жертвы Кали.

– Да. Но ты не можешь понять меня, верно?