– Сир, он настоящий ученый, – заметил королевский юстициар Ричард де Люси. – Ему бы в церковники пойти – там он достиг бы больших высот.

– Ха, он мог бы стать следующим архиепископом Кентерберийским, – с кислой миной отозвался Генрих. – Нет, я не планирую готовить Жоффруа в священники. Его можно использовать с куда большим толком.

Краем глаза он заметил, что в другом конце помещения Амлен расспрашивает какого-то священника в запыленной после долгого пути рясе. От хорошего настроения Генриха не осталось и следа. Он предположил, что Бекет в очередной раз совершил что-то немыслимое или опять выступает против его начинаний. Шпионы уже доносили Генриху, что Томас отказался проводить мессу и облачился во власяницу, наказывая себя за то, что согласился, пусть и против воли, с приоритетом древних обычаев королевства. Написал он и в Рим. Если это и в самом деле еще одно неприятное известие о Бекете, Генрих не желал о нем знать. Но когда Амлен подвел к нему священника, Генрих признал в нем капеллана матери, и сердце его екнуло, потому что такой посланец мог принести только личные и еще более тягостные новости.

Капеллан опустился на колени у ног короля:

– Сир, это так прискорбно… Ваш брат Вильгельм, сын императрицы, скончался от тяжкой болезни в Руане. Его похоронили в соборе. Храни Господь его душу! У меня для вас письмо от императрицы. – Он протянул запечатанный свиток.

Первой реакцией Генриха было облегчение: значит, не о матери. Но это чувство быстро исчезло, а на смену ему пришло ощущение холода – у него в желудке словно образовалась глыба льда. Оба его родных брата ушли из жизни. Остались только Амлен и Эмма – единокровные брат и сестра, рожденные от любовницы отца. Так ли задумывал Всевышний? И если да, то какой во всем этом смысл? Или это просто еще одно доказательство всемогущества Господа – то, что Он в любой миг способен забрать кого угодно? Генрих чувствовал себя уязвимым и нагим… и еще он злился. Ни на кого он не может положиться, и менее всего – на Бога.

– Как себя чувствует госпожа моя мать?

Он взломал печать и прочитал текст. Письмо было формальным и сухим, как он и ожидал. Его мать не станет изливать душу ни на пергаменте, ни прилюдно. Горевать Матильда будет в уединении, а миру явит суровый, гордый лик.

– Она глубоко скорбит, сир, но ищет утешения у Всевышнего.

У того, кто заставил ее скорбеть, подумал Генрих.

Капеллан потупился, но потом набрался смелости и продолжил:

– В Нормандии говорят, что милорд Вильгельм зачах от любви к графине де Варенн, которую не смог взять в жены.

Генрих фыркнул:

– Мой брат не умер бы из-за женщины. Даже утрата земель не огорчила бы его до такой степени. А вот извести себя бессильной злостью он мог. – Его глаза сузились. – А кто это говорит?

– Рыцари милорда, – ответил капеллан. – Те, кто близко знал его, например Робер Брито…

Генрих отмахнулся:

– Ладно, пусть болтают. Мне от этих сплетен вреда никакого, а вот архиепископа они рисуют не в лучшем свете. Хотя подозреваю, что у Брито свои мотивы. Он небось надеялся вырезать себе славный кусок из владений де Варенн, а этого не случилось. Придется ему и всем остальным искать удачи в другом месте. – Он махнул рукой. – Ступай. Я поговорю с тобой позднее, когда все обдумаю и составлю письмо матери.

Амлен проводил капеллана и вернулся к Генриху.

– Сочувствую, – сказал он.

– Ты его никогда не любил.

– Но у нас был один отец, и Вилл мой… наш брат. Нас связывало кровное родство, и потому я скорблю о его кончине.

Генрих до боли сжал челюсти. Как внезапно настает смерть, как быстро забирается жизнь! Ни одному человеку нельзя доверять в том, что он не оставит тебя, и у Генриха засосало под ложечкой от головокружительного одиночества. Он посмотрел на Амлена. Тот как будто догадался о смятении в его душе и вдруг сделал шаг, преодолевая расстояние между ними, и прижал к себе брата крепким объятием.

От неожиданности Генрих остолбенел. С подобными проявлениями чувств он не привык иметь дела. Однако этот порыв пробил стену его эмоциональной отстраненности, и на короткий миг Генрих осмелился открыться и тоже обнял Амлена. Но прежде чем отверстие в его броне превратилось в зияющую дыру, он отпрянул и перевел дыхание.

– Возможно, чуть позднее у меня будут для тебя новости, – проворчал он. – Только сначала мне нужно подумать, а думать лучше в одиночестве.

Амлен внимательно посмотрел на короля, но ни расспрашивать, ни спорить не стал. Проглотив те слова, что остались невысказанными, он поклонился, поправил сюрко и пошел к выходу.

Генрих провожал его взглядом. Только что Амлен был хорошо виден, а вот уже исчез за дверью, как не бывало. Раз – и нет.

* * *

Алиенора поглядывала на Генриха. Супруг сидел у очага в ее покоях. Он не производил впечатления человека, который собирается вот-вот уходить, и она велела, чтобы в ее опочивальне приготовили спальные принадлежности и для него. Его самого же постаралась окружить тишиной и покоем. Детям приказали вести себя смирно, и даже Ричард не буянил. Потом няньки увели детей спать, и Алиенора с Генрихом остались одни, если не считать пары дремлющих гончих. Алиенора подошла и положила руку ему на плечо. Уже давным-давно она перестала верить, будто их брак был гаванью в бурном море жизни, но в этот вечер ей захотелось предложить супругу утешение и поддержку.

– До меня доходят слухи, будто Вилл умер от горя, не получив Изабеллу и ее земли, – сказала она, – но я так не думаю.

– Я тоже, – отозвался Генрих, поморщившись. – Мой брат не был таким уж размазней.

– Рада слышать, что ты согласен со мной.

– А что, в таком случае тебя не так терзает чувство вины?

– Просто продолжать тот спор глупо. И вообще, можно считать удачей, что брак не состоялся. Изабелла овдовела бы, едва выйдя замуж.

Генрих вскинул брови:

– Боюсь представить, что ты считаешь неудачей. Я хочу, чтобы за пределами этих покоев поддерживалось мнение, будто Вилл скончался от разбитого сердца.

Алиенора удивилась:

– Почему?

– Потому что Изабелла де Варенн не досталась ему из-за Томаса Бекета, и винить в смерти Вилла будут именно его. Даже если сейчас люди так не думают, позднее они придут к такому выводу, и мне это на руку. – Это был коварный ход; Генрих готов на любые уловки ради победы. – Так от брата будет хоть какая-то польза, – пробурчал он.

Ее покоробил цинизм замечания, но потом она увидела горькую складку вокруг губ мужа и напрягшиеся желваки на скулах и поняла, что Генриху очень тяжело. Алиенора догадывалась, что его терзает головная боль, однако знала, что если предложит позвать лекаря, то ответом ей будет раздраженный приказ не лезть не в свои дела.

– А что касается графини де Варенн, теперь я знаю, кто станет ее мужем.