Он поклонился, а она поцеловала крупный синий сапфир архиепископского перстня. Гарри повторил ее действия, и лицо Бекета на миг озарила улыбка.

– Я очень хотел проведать тебя, – сказал он. – Здоров ли ты? Усердно ли занимаешься с новым наставником?

– Да, милорд архиепископ, – ответил Гарри вежливо, но с настороженностью в голосе.

– Рад слышать это. Чтобы стать таким же хорошим королем, каков твой отец, ты должен очень стараться.

Гарри вскинул подбородок:

– Я превзойду его!

– Тогда ты будешь поистине великим правителем.

Алиенора метнула на сына строгий взгляд.

– Вина, милорд архиепископ?

Бекет отрицательно качнул головой и притронулся к животу:

– Ячменного настоя, если есть.

Королева послала служанку за нужным напитком и жестом пригласила Бекета сесть на скамью у очага.

– Я разрешила вам войти во дворец, но это все, что в моих силах, – сразу предупредила она его. – Встать между вами и королем я не могу.

Бекет склонил голову:

– Понимаю, госпожа, и благодарю вас. Я глубоко сожалею о размолвке между мной и королем, но если я уступлю, то пойду против заповедей Бога, а Он – величайшая власть на земле и на небесах.

– Избавьте меня от ваших оправданий, господин архиепископ. К Богу это не имеет отношения. Виноваты люди – их желания и упорное стремление настоять на своем.

Бекет с негодованием возразил:

– Все имеет отношение к Богу, госпожа.

От необходимости искать дипломатичный ответ Алиенору спасло появление Марчизы с небольшой хрустальной чашей, наполненной ячменным настоем.

Алиенора взяла у служанки чашу и сама подала питье Бекету вместе с чистой льняной салфеткой.

– Вода взята из источника в Эверсвелле, – пояснила она. – Надеюсь, вам она придется по вкусу.

– Благодарю вас, я пил раньше родниковую воду, и она мне показалась весьма освежающей.

Дверь распахнулась, и вошел Генрих, грязный и раскрасневшийся после утренней охоты. Очевидно, королю уже сообщили о визите Бекета, и в глазах его горел огонь, не обещавший сердечной беседы. Короткий колючий взгляд остановился на Алиеноре и вновь переметнулся на архиепископа.

– Милорд архиепископ, – начал Генрих, – какая неожиданная встреча. Я-то думал, ты желаешь покинуть мое королевство, потому что считаешь, что нам двоим в нем не уместиться.

Бекет поднялся, чтобы поклониться. Генрих поцеловал его кольцо. В этих вежливых жестах не чувствовалось ничего примирительного.

– Сир, мое единственное желание – это восстановить между нами мир и согласие.

– Слова ты говоришь красивые, да одних слов недостаточно, – отрезал Генрих. – Я тоже желаю видеть Церковь и государство работающими в гармонии и, давая тебе кафедру в Кентербери, думал, что так и будет. Но я ошибся. – Он залпом выпил вина из кубка, поданного Алиенорой. – Выглядишь ты неважно, архиепископ. Должно быть, твое новообретенное благочестие нелегко тебе дается.

– Вы правы, я нездоров, сир, – согласился Бекет. – Денно и нощно меня гложет совесть, а также наши с вами разногласия. Как архиепископ, я несу ответственность перед своей паствой и перед Богом и должен исполнять свой долг наилучшим образом, невзирая на последствия.

– Если ты притащился только ради того, чтобы сообщить мне это, то можешь отправляться восвояси, – заявил Генрих. – У тебя есть долг и перед своим королем.

– Воистину, сир, – вновь согласился Бекет. – Вот об этом долге я и хотел поговорить.

* * *

Алиенора сидела в своих покоях. Долгие летние сумерки перетекали в светлую ночь. Окна были затянуты промасленным холстом, чтобы спастись от комаров и прочих насекомых, однако несколько мотыльков все же сумели пробраться внутрь и теперь кружились вокруг светильников. Юный трубадур из Пуатье напевал заунывный лэ[3]о безответной любви в цветущую летнюю пору, а сам строил глазки Алиеноре. Ее забавляло это и отчасти отвлекало от мыслей. Юноша был красавцем с белокурыми кудрями и голубыми глазами, она наняла его учить детей музыкальным искусствам. Флиртовать с трубадуром было забавно, но особого интереса он для Алиеноры не представлял; держала она его исключительно ради его благозвучных песнопений и приятной наружности.

Мелодичные звуки стекали со струн лютни и капали в синий вечер, заливая все сладкой истомой. Закрыв глаза, Алиенора перенеслась в свой замок в Пуатье. Как же ей хотелось вернуться туда! Это стремление было так же мучительно, как жажда, когда знаешь, что в бочонке не осталось вина. К северу от Бордо почти никто не играет на лютне. Это южный инструмент, ввезенный из далеких краев как драгоценный горный хрусталь.

Последняя нота упала в сгущающуюся темноту, и музыкант взглянул на Алиенору из-под шапки светлых кудрей и ослепительно улыбнулся ей.

– Красиво, – сказала она, имея в виду и юношу, и его музыку, а потом отпустила трубадура с улыбкой и наградой в виде маленького кошеля с серебром.

Ее мечтательный вечер прервало появление Генриха.

Весь день король провел в ожесточенных спорах с Томасом Бекетом; казалось, что они не разойдутся и ночью. Генрих с кривой ухмылкой проводил взглядом молодого трубадура и пробормотал под нос что-то насчет смазливых мальчиков. Расстегнув ремень, он швырнул его на сундук.

– Итак? – обратилась к нему Алиенора. – Я полагаю, ты здесь, чтобы поговорить со мной, а не для того, чтобы разбрасывать одежду и оскорблять моего лютниста.

Генрих насупился.

– Бекет не сдвинулся ни на дюйм, – процедил он с ненавистью. – Он отказывается признать мое право судить провинившихся священнослужителей в моих судах. Он отказывается уступать церковные земли, на которые претендуют мои бароны, хотя в Кларендоне соглашался передать этот вопрос в мои суды. – (Его котта последовала вслед за ремнем.) – Теперь новый канцлер сообщает мне, что обнаружены доказательства того, что Бекет набивал свои карманы деньгами, выделенными на Тулузскую кампанию! Томас недостоин быть архиепископом! Понятно, почему он так стремится бежать из страны.

– Много ли он присвоил?

– Три тысячи марок серебра! – (От рубашки Генриха распространился едкий запах пота.) – За это я заставлю его отвечать перед светским судом!

– За него может вступиться папа римский.

– Ха! Мне плевать, что станет делать папа! Не он король Англии, а я. Бекет призна́ет силу старинных обычаев и ответит за свои деяния в моем суде.

– А если нет?

– Тогда я уничтожу его.