Евгения Цимбалист оказалась полненькой, низенькой женщиной неопределенного возраста, с круглым, приятным лицом и большой родинкой над верхней губой. Волосы она собрала в неопрятный пучок на затылке, но кто бы ее осудил – человек у себя дома, в конце концов! Кроме того, у нее болеют дети, а значит, времени на уход за собой не остается.

– Так, значит, вас прислал Василий Орестович? – уточнила она.

– Не то чтобы прислал, – ответил Мономах. – Мы не смогли найти вас в отделении…

– Я всего лишь поменялась сменами с Валей! Да, я не предупредила заведующего, но мы же всегда так делаем, поэтому…

– Все в порядке, не волнуйтесь, – поспешил успокоить ее Горин. – Видите ли, Евгения…

– Просто – Евгения, пожалуйста.

– Видите ли, мы – друзья Аркадия Рукояткина, и нам…

– Друзья Аркадия Андреевича? – перебила Евгения. – Ну слава богу! Как он?

– Он умер, – вмешался в беседу Мономах. – Недавно.

– Умер… Бедный, бедный! Выходит, она его все-таки уморила!

– Она?

– Тамара, племянница.

– Простите, но что вы имеете в виду под словом «уморила»? – встрепенулся адвокат.

– Да то самое! Я сначала думала, что дедушка и впрямь того, на голову больной, но потом случайно нашла на кухонном столе таблетки «Мидозалама».

– Это еще что такое? – нахмурился Горин.

– Транквилизатор, – ответил за медсестру Мономах.

– Точно, транквилизатор, – подтвердила Цимбалист. – Я-то думала-гадала, чего это дедушка спит все время, а если и не спит, то какой-то вялый, как будто пыльным мешком стукнутый. До этого я блистеров с «Мидозаламом» не видела – похоже, в тот день Тамара забыла дедуле его скормить, и он, впервые за несколько дней, заговорил со мной. Да такое болтал, что я подумала – и вправду с головой у него не все в порядке! Однако на Альцгеймер это мало было похоже – скорее на шизофрению.

– И что же Аркадий вам такого наговорил? – спросил адвокат, бросив взгляд на стоящего рядом Мономаха.

– Про попугая сначала – дескать, Тамара избавится от птицы, как только он кони двинет, можете себе представить?

– Еще как можем! – пробормотал Мономах.

– Так он что, правду говорил? – опешила Цимбалист. – Дедуля все время твердил про этого злосчастного попугая… А птичка красивая, если честно, черная такая, с хохолком, и жутко умная: когда Тамара в комнату входила, он как заорет: «Враги! Враги!»

– Ей, конечно же, это не нравилось?

– А кому бы понравилось-то? Она клетку стороной обходила, попугая кормила я. Он умел говорить: «Капитан – на камбуз!» – и крутился так забавно, кушать требовал. Стихи читал, бывало, минут двадцать подряд!

– «Враги сожгли родную хату»?

– Вот-вот, оно самое! Но не только – говорю же, умная птичка…

– Аркадий что-то еще говорил?

– Ой, чего только не говорил! То просил вызвать полицию, то нотариуса…

– Нотариуса?

– Ну да.

– Зачем?

– Говорил, что хочет переписать завещание.

– Так почему же вы не послушались?

– У него же Альцгеймер, что с него взять? Я думала, забыл где находится, и что племянница за ним ухаживает, а вовсе не мечтает от него избавиться! Я пробовала его успокоить, просила подождать Тамару, чтобы она решила все проблемы, но у него прям истерика началась! Тогда-то я и поняла, зачем Тамара дает дедушке «Мидозалам» – чтобы, значит, он зря не болтал, потому как заговаривается. Больше я блистеров не видела, но Аркадий Андреевич снова стал вялым и по большей части дремал. Я считала, что так оно и лучше, ведь ему больно! Обезболивающие при таких травмах не сильно помогают…

– Значит, вы ему не поверили? – уточнил Мономах.

– Сначала не верила, а потом меня у подъезда соседка поймала и давай спрашивать, кто я такая и почему хожу в квартиру Рукояткина. Я спросила, разве она не в курсе, что Аркадий Андреевич сломал шейку бедра, а она ответила, что впервые об этом слышит. Оказывается, она встретила Тамару, и та сказала ей, что дядя уехал в санаторий отдохнуть.

– Получается, соседи не видели, как Аркадия доставили домой? – удивился Горин. – Как такое возможно?

– Помните, Курпатов упомянул, что племянница потребовала выписать его вечером? – сказал Мономах. – В такое время обычно выписка не производится. Да он, скорее всего, его и не выписывал, ведь надо подготовить документы, а это по щелчку не делается! Думаю, Курпатов получил мзду и отпустил вашего приятеля, а Тамара потом заехала за бумажками… Очень удобно: если они, скажем, приехали на такси поздно вечером, то соседи могли и не увидеть, как Рукояткина заносят в квартиру…

– Тем более что она на первом этаже, – добавил Горин.

Кулаки его при этом сжимались и разжимались: если бы рядом оказалась Тамара, Мономах подозревал, что живой она бы не ушла!

– Признаться, меня удивляло, что никто дедуле не звонит, – сказала между тем медсестра. – Обычно ведь есть какие-то друзья, знакомые – даже у пожилых! Да уж и не такой он старенький был, прямо скажем… А уж если человек после больницы, тогда, само собой, должны проведать или хотя бы спросить, как дела, не нужно ли чего, верно?

– А телефон в квартире Аркадия? – задал вопрос адвокат.

– Так нет там стационарного телефона, – пожала плечами Цимбалист. – У меня как-то раз мобильник сел, а надо было домой позвонить, проверить, как там мальчишки мои. Не смогла я сделать звонок – нет в квартире аппарата!

– Неправда! – воскликнул Горин. – У Аркадия телефон стоит в гостиной, на самом видном месте! И немудрено, ведь это антикварный шведский «Эриксон»! Аркаша потратил кучу денег, переделывая его в современный аппарат, чтобы можно было не только любоваться, но и пользоваться – там всю начинку пришлось заменить…

– Говорю вам – не было телефона, тем более старого! – возразила медсестра.

– Так вы ничего не сказали Тамаре? – спросил Мономах. – Не попытались выяснить, что происходит?

– Хотела, только…

– Только что?

– Да не успела я – выгнали меня, вот что!

– Почему?

Цимбалист опустила глаза и поджала губы: видно было, что говорить ей не хочется.

– Послушайте, Женя, – мягко заговорил адвокат, – вас никто ни в чем не обвиняет. Совсем наоборот: вы ухаживали за моим другом и, уверен, с честью исполняли свои обязанности. Нам только нужно выяснить, за что вас уволила Тамара – больше об этом никто не узнает, обещаю!

– Она обвинила меня в воровстве.

– И что же, по ее мнению, вы украли?

– Серебряный перстень Аркадия Андреевича – вроде бы жутко дорогой… Только я понятия не имела, где у него цацки лежат, – я ж работала, а не по шкафам лазила! Да и не приучена я в чужом доме шарить – стыдобища, честное слово! Тамара так орала на меня, грозилась сообщить заведующему отделением, а потом потребовала, чтобы я убиралась.