Если бы Оникс спросили о самом лучшем дне в ее жизни, она назвала бы этот. В их отношениях что-то изменилось, и они оба боялись спугнуть то хрупкое понимание, что обрели. Словно все было впервые: прикосновения — трепетные и осторожные, переходящие в безудержную страсть, слова — несмелые, смех — настоящий. Оникс вдруг поймала себя на том, что любуется Раном. Тем, как он двигается, как говорит, как смотрит, чуть склонив голову. Как занимается любовью, как держит свои ужасающие клинки… Она любовалась им всегда, хоть и не хотела этого признавать. Он был великолепен, ее мужчина.

Ее?

Мысль возникла в голове и осталась там, как приманка, как ловушка. Ее. Мужчина.

И возникнув однажды, она уже не давала покоя, требуя облечь мысль в слова, в крик, в требование.

День, наполненный страстью, нежностью и взглядами. Разговорами. О пустяках. Но за каждым словом — ожидание большего. Ожидание важного. И наслаждение тем, что он рядом, тем, что он дарит. Ран смотрел настороженно, недоверчиво, она видела тревогу в его глазах, и Оникс хотелось его поцеловать. Она и поцеловала — под старым тополем, на котором серебрились первые узкие листочки… И внутри было тепло от того, как он жмурится, как смотрит, склонив голову, как целует в ответ… Тепло и страшно до мурашек…

А ночью он вновь сводил ее с ума своим телом, своими ласками, своим безумием. И Оникс думала, что безумны и одержимы они оба, потому что не могли насытиться, не могли успокоиться, раз за разом соединяя тела…

Утро Рана началось с настырной букашки, что ползала по его плечу. Он, не открывая глаз, поднял ладонь, смахнул. Букашка исчезла, но тут же появилась на щеке, пощекотала лапками. Он снова смахнул. Просыпаться не хотелось. Где-то во сне ему было слишком хорошо, там была улыбающаяся ему раяна…

Тихий, сдавленный смех прогнал сон и заставил его подобраться. Запахи, звуки, ощущения. Мех покрывала, запах лори… Архар, похоже, впервые в жизни он так долго спит…

— Что надо сказать, аид? — нежный голос у виска.

Он открыл глаза. Оникс улыбалась, щекоча его павлиньим перышком.

— Я люблю тебя, — сказал Ран.

Оникс замерла. Перо в ее пальцах мелко дрожало. Она сглотнула, не в силах оторвать взгляда от его лица. Ни следа сонной дымки, словно и не спал. Зеленые глаза спокойные и ясные. Оникс облизала губы. Мысли путались, дыхание прерывалось. Она не была готова к такому ответу! И не знала, что сказать… Слишком много чувств, слишком… остро.

Лавьер потянулся, сбрасывая покрывало.

— И я хочу есть.

Он встал, шагнул к двери, распахнул створку, бросил несколько слов стражам. А Оникс так и смотрела на его обнаженное тело, на широкую спину, сидя на кровати. Понимая, что он просто дает время и что не ждет ответа. Он просто сказал это.

Я люблю тебя.

Оникс сползла с кровати и убежала в купальню, спряталась за дверью, кусая губы. Опустила ладони в прохладную воду. В голове мутилось, и от этого даже слегка тошнило. Впрочем, тошнило ее не впервые, последнее время это случалось довольно часто, и Оникс даже подумывала, что надо показаться целителю. Она услышала голоса прислужниц, что накрывали завтрак, тихий смех Рана.

В купальню заглянула Флери.

— Светлейшая повелительница? Верховный велел принести вам одежду.

Оникс кивнула, торопливо схватила платье, натянула на чуть влажное тело. Служанка коснулась ее волос, но Оникс махнула рукой — потом.

Лавьер уже сидел у небольшого столика, одетый, и при ее появлении повернул голову, настороженно всматриваясь в лицо девушки. Оникс неуверенно шагнула в его сторону. Слова Рана висели в воздухе, и раяна словно чувствовала их, дышала ими. И не знала, что сказать в ответ. Ей хотелось крикнуть, что слишком рано, что она не готова, что она растеряна! Что сама не понимает, что чувствует. Он необходим ей как воздух. Но ей по-прежнему страшно…

Ран отвернулся, взял кусочек горячей лепешки.

— Ты будешь с маслом или с медом? Или и тем и другим?

В его ладони блеснул нож. Желтый кусочек масла таял на горячем тесте. Оникс осторожно опустилась в кресло напротив.

— Открой рот, — он протянул ей лепешку, и раяна послушно откусила, проглотила, почти не чувствуя вкуса. И прижала ладонь к губам.

— Оникс? — Ран вскочил, видя, как залила бледность лицо раяны. Она скривилась, зажала ладонью рот, судорожно сглатывая слюну, а потом метнулась в сторону купальни. Но добежать не успела и вывернула содержимое своего желудка в напольную вазу.

Одним движением Ран прижал голову служанки к столу, а нож к ее горлу.

— Что ты принесла? Отвечай, тварь! — бешенство уже исказило его черты, в глазах билась тьма.

— Не убивайте! — служанка взвыла, с ужасом ощущая, как течет по шее струйка крови, и понимая, что от мучительной смерти ее отделяет лишь миг. — Умоляю вас! Это не яд! Не яд! Просто…

— Что? — нажим стали стал сильнее.

— Светлейшая ждет ребеночка!

— Что? — это произнесла уже Оникс. После освобождения желудка тошнота, так внезапно скрутившая нутро, отступила, и теперь краски возвращались на лицо раяны. — Что ты сказала, Флери?

— Вы беременны, моя повелительница! — прислужница плакала, в ужасе глядя на лицо Верховного. — У вас будет ребенок! Все признаки налицо, я давно заметила…

— У меня будет ребенок? — растерянно повторила Оникс. И медленно, удивленно положила ладонь на живот. Тошнота, сонливость, такие непонятные смены настроения… Она думала, что это последствия всего пережитого. А теперь… — У меня будет ребенок?

Лавьер убрал руку, и прислужница сползла на пол, всхлипывая и зажимая ладонью шею. Но он ее не видел. Он больше ничего не видел. Его мир сузился до бледной девушки с белыми волосами, что стояла посреди гостиной, положив руку на живот, словно прислушиваясь.

Он сделал шаг. Оникс подняла голову.

И еще один.

Словно ведомый невидимой нитью.

Нет, не нитью. Канатом. Столь прочным, что он почти видел его. Осязал. Чувствовал. То, что связало их. Тела. Сердца. Души.

И то, что станет будущим. Неужели у него, стоящего на дне пропасти, содравшего себе кожу, раздробившего все кости и порвавшего сухожилия, все еще есть будущее?

И все оно, каждый миг, каждая крохотная минута отныне и навеки принадлежит ей. Им.

— Оникс? — голос охрип, дыхание закончилось. Все закончилось. Потому что в его выжженной пустыне из-под пепла очень робко пробивался росток. — Оникс? Это… правда?

Она облизала губы, глядя в его лицо. Раяна никогда не видела такого выражения в глазах айда. Она видела там что угодно, но такого — никогда. И даже не сразу смогла понять, что это. Что бьется в зелени его глаз?