Легла в разобранную постели, нежась мягкостью, как льнет приятно чистая ткань к телу — хозяйка оказалась доброй и заботливой, гордость мужа. Но стоило лечь, как сон пропал — мысли прошедшего дня вновь беспокоили, тягучим киселем вливаясь в голову, ворочались смутными отголосками в утихающем уже к ночи сознании. Агна поняла, что не это ее волновало вовсе, а то, что она ждала княжича, но Анарад не появлялся — видно, с Вротиславом засиделись они. Она отвернулась к стене, и стоило закрыть глаза, как провалилась в глубокий безмятежный сон. Казалось, только глаза сомкнула, как почувствовала горячую ладонь, опустившуюся на живот и поглажившую мягко, но с нажимом.

Агна пробудилась, повернулась, и не успела глаза распахнуть, как в темноте ее губы накрыли горячие губы Анарада. Сон сошел мгновенно, а по телу растеклась сладкая тянущая низ живота истома — медленный проникновенный поцелуй окунал ее в теплое блаженство. Агна обвила его шею руками, прижимаясь станом к крепкому телу. Тяжелый вздох раздался над ухом, опаляя висок жарким дыханием. Агна отстранилась, посмотрев в глаза Анараду. В свете лучин он казался вылитым из бронзы, свет окаймлял золотым мягким светом его скулу, очерчивал губы, качался в глубине его сине-серых глаз. Такая сила от его исходила, что Агна задрожала под ним. Он жадно смотрел на нее взглядом, полным желания и восхищения, оглаживая губы, шею, грудь. Дыхание Агны сбилось под этим тягуче тугим напором. Он пах теперь не дымом костра, а свежестью утренней росы.

— Что-то не так? — спросила тихо Агна, пронизав пальцами чуть влажные волосы, вдыхая их хвойный аромат.

Анарад вернул на нее взгляд и ее будто варом обдало от того, как загорелось по краю зрачков пламя.

— Все хорошо, — он сжал ее подбородок, коснулся большим пальцем нижней губы, плавно проведя по ней, погладил шею, опустив ладонь на грудь, смял.

Его едва сдерживаемое желание раскатилась от горячей ладони по всему телу мелкой дрожью, вынуждая Агну выгнуться.

Он, собрав ночную рубаху в кулаки, стянул, и Агна только теперь поняла, что он без одежды совсем. Когда он лег сверху, ощущала кожей его горячее возбужденное тело, тугую, налившуюся рудой плоть. Томно, до слепого бессилия хотелось чувствовать его внутри, сотрясаться от мощи его естества и упругих толчков, так томно, что потемнело в глазах. И не было сил удержаться и не прикоснуться к нему. Агна провела ладонью по бугристому солнечному сплетению, опустила руку ниже, скользя пальцами по дорожке волос, слыша участившееся дыхание Анарада, опаляющее ее висок, тронула горячий и гладкий ствол, наполняясь чувством чего- то первородного и дикого, настолько первозданного, что смущение расцвело внутри, обжигая, и стихло, оставляя только одно — желание. Анарад вытянулся в ее руках, поддавшись бедрами вперед, вынуждая скользнуть руке по тверди, толкаясь еще и еще, и Агне нравилось, как отпечатывает на лице Анарада мука блаженства.

— Агна… — прошептал обрывисто он в самые губы, проталкивая руку под лопатки, обхватывая шею под затылком. — Моя Агна… — опалил взглядом, впиваясь в губы.

Агна убрала руки, позволяя ему проникнуть, обхватила широкие плечи, раскрываясь под ним шире. Анарад врывался в нее туго и упруго, ловя в полумраке мягкие соски губами, чуть прикусывая, заставляя их твердеть, скользя в ней свободно, толкая плавно, каждый раз бросая ее в пучину блаженства. А ведь раньше и подумать никогда не могла, что станет так страстно отдаваться этому горделивому надменному княжичу Роудука, доверяться без остатка, без всяких опасений и сомнений. В нем плескалась та сила, которой напитало его святилище, пробуждая в нем свою — огромную и неуемную. Она и выходила с каждым резким, почти жестким движением бедер, до испарины вдоль позвонков, до дикого напряжения в мышцах и натянутых жилах, до стонов, предательски срывающихся с губ. Жег собой раскаленным железом, доводя до самого пика, предела, вершины, на которой невозможно удержаться.

Вцепившись друг в друга до оглушающе и невыносимо мучительного звона во всем теле, Агна разбилась на неведомое множество частиц. Упала на постель, откинувшись на подушки обессиленная, от блаженства пустая, дыша часто и порывисто, ощущая, как внутри разливается что-то горячее, как перетекает по взмокшей коже дрожь вместе с прохладой, которой полнилась хоромина. Анарад склонился, собирая краями губ остатки дрожи и поблескивающие в свете лучин частички влаги с ложбинки между грудей и шеи, выскользнул, оставляя приятное ощущение тугой заполненности.

— Скажи, что ты моя, Агна, — попросил он глухо, и в голосе его было столько мольбы, будто это было сейчас так необходимо, важно для него услышать, а быть может, почувствовать, хотя она и так в его руках сейчас полностью. Он обхватил ее лицо, жадно поглаживая пальцами, скользя губами по щеке, подбородку — по самому краю яви. — Скажи — я твоя.

— Я твоя, Анарад…

Анарад водил пальцами по щеке Агны, наблюдая, как вздрагивают ее ресницы во сне, как шелестит ее дыхание тихо, почти бесшумно, а внутри его распирало от всепоглощающего блаженства. Маленькая гордая Агна — его, лежит рядом, теплая, разнеженная и усталая, пахнущая так сладко, до ломоты в груди и потемнения в глазах. Он тронул ее русые, облитые золотом неровного света лучин завитки волос, что лежали водопадом на голом плече и груди, струились по бедру. Уже была глубокая ночь, но он не спал, все вспоминая дневной обряд на капище, и думал о том, что сказала ему Агна. Думал и о том, какая неожиданность его подстерегла по возвращении в весь, но с этим он разберется чуть позже. А сейчас ему хотелось быть рядом с ней, напитываться сладостным тягучим теплом, что питало не только тело, но и душу, до этого мига такую пустую и холодную, что сейчас все казалось сном несбыточным и далеким. Агна пошевелилась во сне, поворачиваясь на бок и прижимаясь к нему, по коже волна дрожи пробежалась от ощущения и вида ее гибкого белого стана, так, что во рту пересохло. Он судорожно сглотнул, стараясь не шевелиться и не разбудить ее. Она сегодня слишком много сделала для него и должна отдохнуть.

Он закрыл глаза, пытаясь отвлечься и успокоиться. Значит, отец все же мертв. Значит, ответить на те вопросы, что так долго мучают, некому. Мысли эти смолой разлились по телу, отяжеляя, липким слоем оседая на самое дно сердца. Может, и не стоит уже искать? Да только это смирение не хотело никак умещаться в нем. Анарад выдохнул, открывая глаза и поворачивая голову на свет, наблюдая за неровными всполохами на бревенчатых стенах. А может, это все уже и не так важно? Что было, то было, и уже не вернуть, не изменить, да и навряд ли возможно исправить. Только стараться это все вынести и пережить, попытаться. Домина ошиблась, она видела не то, что было правдой, искажая смысл того настоящего, давая ему надежду, что князь жив. Мысли о вдовице незаметно завладели, прокравшись в самую грудь. Вот кого леший принес не вовремя. И что ей понадобилось от него? Пришла по следам, требует встреч. Анарад не понял в какой миг раздражение толкнулось внутри, отрезвляя, разбивая панцирь его умиротворения. Видеться он с ней не желал, больше ничего не связывает их, последние нити оборвались еще в Роудуке в тот миг, когда он брал ее на крыльце княжего терема. Осознал, что она для него больше ничего не значит. И помогала ему по своей лишь выгоде, а как узнала, что Найтар отослать его из городища задумал, отказалась отправиться с ним, хоть он звал ее. И хорошо, что все вышло именно так. Анарад чуть сжал плечо Агны, погладив, пытаясь отрешиться от всего, повернул лицо, зарывшись носом в волосы Агны, так пахнущие сухими листьями яблони.