Вовка тряхнула головой, придвинула к себе шкатулку и перебрала бумаги. Должны же здесь быть какие-то ответы…

Ответы нашлись, но запутали Вовку еще сильнее.

Клеенчатый ярлычок на потрепанной бечевке, скорее всего, был биркой из роддома. Такая же с именем Вовки где-то хранилась у родителей. На этой же значилось другое: Ярослав. А рядом – знакомая фамилия: Янковский.

Вовкина фамилия.

Следующая находка оказалась свидетельством о рождении. В нем красивым каллиграфическим почерком было выведено все то же имя: Ярослав Янковский. В графах «отец» и «мать» – имена Вовкиных родителей.

Значит, все верно. Этот странный мальчонка – ее брат.

Вот только дата рождения в свидетельстве стояла странная: 1996 год. Значит, брат старший, и ему сейчас… Сколько? Двадцать два?.. А как же тогда все эти странные встречи с тем самым мальчишкой, заснятым на фотографии? Не мог же он за все это время не повзрослеть ни на год?

Мысли у Вовки путались. Она едва успела подумать, что появления мальчонки были такими странными, что считать их реальными, наверное, жутко глупо, как новая находка заставила ее содрогнуться.

Басисто бурля, на кухне щелкнул чайник. Звякнули кружки, зажурчала вода.

– Тебе черный или зеленый? – раздался голос Ильи. – Тут прямо есть из чего выбрать.

Вовка не ответила. Она рассматривала свидетельство о смерти Ярослава Янковского и ничего не понимала.

Дата: 2000 год. Год ее рождения.

Правда, месяц – декабрь, а Вовка родилась в сентябре.

Значит, старший брат у нее был. И умер он, когда Вовка была совсем маленькой – она и помнить его никак не могла.

– Я кинул тебе зеленый.

Рядом присел Илья и протянул ей кружку, над которой завитками змеился пар.

– Я посижу пока на кухне, если хочешь, – сказал он, но Вовка замотала головой.

Больше не хотелось разбирать все эти бумаги в одиночестве. Вовка разложила свидетельства, выудила какие-то листки с медицинскими заключениями и читала-читала-читала, а Илья просто сидел рядом и не говорил ни слова.

Она мало поняла во врачебных бумагах, но ясно было одно: Ярослава лечили долго, но спасти так и не смогли. Помимо прочего Вовка отыскала послеоперационную выписку и какие-то листки, датированные несколькими месяцами после. Мальчику делали операцию на мозге, но из-за осложнений он потерял правый глаз. Вот, значит, почему он носил ту бинтовую повязку. Только вот под ней, наверное, осталась совсем не та гладкая кожа, которую демонстрировал Вовке мальчик на заправочной станции.

– Хочешь поговорить? Или мне помолчать? – Илья тихонько тронул ее за локоть.

Вовка выдохнула, хотела было сказать, что ей нужно просто посидеть и подумать, но стоило только открыть рот, как слова полились, и остановить их никак не удавалось.

Вовка рассказала Илье все. Как получила сообщение от Риты, которая думала, что нашла способ побороть Джинна, как встретила ее брата в заброшенном бизнес-центре, а потом – у собственного дома. Рассказала и про мальчишку с какао.

– И на заправке тоже? – удивился Илья. – Ну, я-то его точно видел. Вполне себе настоящий, никакой не призрак. Там же еще эта занавеска была из бус, помнишь? Он в нее просунулся, и бусы звенели. Если бы он был привидением, он бы просто-напросто через них проходил, как воздух.

– И какао он пил по-настоящему, – кивнула Вовка. – Взял у меня стаканчик, держал его, пил. Призраки же нематериальны. Они… они же просто так не могут!

– Это если они вообще существуют, – заметил Илья.

– Вот именно, – кивнула Вовка. – А что такое этот пацан – я вообще не понимаю. Какой-то продвинутый призрак? Из плоти и крови? Саморазмножающийся призрак? И здесь, и там, и никаких поездов не надо? А еще Светка эта и Марьяна Леопольдовна… Они же тоже.

Вовка рассказала и про них, а потом и о Феде, который стал Митей, а Илья только качал головой и щурился, как от головной боли. Вовка смотрела на него внимательно: может, и у него мигрень?

– Ты чай-то пей, – сказал он, когда Вовка замолчала.

Он сам глотнул из своей чашки, моргнул и потер лоб.

– Странная история.

Вовка повела плечом. Слово «странная» подходило как нельзя кстати, только вот на вопросы оно ответить никак не помогало.

– Что делать-то, как думаешь? – спросила она.

Илья глянул на нее, снова моргнул и потер висок. Взгляд у него помутнел, глаза как будто пленкой подернулись.

– Илья? Ты чего? – Вовка схватила его за плечо.

Илья замотал головой.

– Да все хорошо. Что-то голова вдруг закружилась. Мутно как-то стало.

– Мутно?

– Сейчас уже ничего, лучше. Накатило как-то.

Илья присел на пол и уставился невидящим взглядом в пустоту.

– Эй, точно прошло? – Вовка сжала его запястье, потрогала лоб. Горячий.

– Да точно, точно, – неуверенно заулыбался Илья, отводя ее руку.

Глаза как будто перестали нездорово блестеть, но выглядел Илья потерянно.

– Просто что-то вдруг замутило на секунду, и все. Сейчас отпустило.

Он глотнул еще чая.

– Так точно лучше. Ты не волнуйся.

Вовка посмотрела на него с подозрением.

– Может, это чай?

– Ты тоже пьешь, и ничего. Ничего ведь?

Вовка кивнула:

– Вроде.

– Ладно, отбой, – ухмыльнулся Илья. – Разволновалась тоже. Все нормально. А это что? Не смотрела еще?

Из сложенного вдвое листка он вытащил разрисованную цветными карандашами карточку.

– Случайно застряла, наверное. Смотри, это визитка… Нет, пропуск.

И протянул его Вовке. С картонки смотрела фотография седоватого мужчины, а рядом значилось его имя.

– Григорий Данилов, – прочитала Вовка. – Наладчик, цех штамповки. Да, и правда пропуск.

Ребенок, изрисовавший карточку, постарался на славу: все свободное пространство было исчирикано замысловатыми загогулинами.

– Данилов, – повторила Вовка.

И почему эта фамилия ей так знакома?

– А у бабушки твоей какая фамилия была? Она же мамина мама, да? – спросил Илья.

Вовку осенило.

– Точно. У мамы девичья фамилия была Данилова.

– Думаешь, это твой дед?

– Я вообще про него ничего не знаю. Он давным-давно умер.

Вовка еще раз посмотрела на карточку. Строчка под названием должности была перечеркнута зеленым карандашом, а рядом пририсован то ли ландыш, то ли колокольчик, то ли…

– Зеленый фонарь… – пролепетала Вовка.