Но это совсем не важно!

Редмонду никогда не приходило в голову, что он – существо хрупкое. До этого дня он думал, что в огне не горит, в воде не тонет. Теперь же ощутил, что уязвим так же, как Томми, и одновременно обладает огромным запасом сил, о каком раньше не мог даже мечтать. Он влюбился!

Дыхание у Томми выровнялось.

Джонатан обнимал ее, а она приникла к нему.

Это был лучший момент его жизни!

Потом Томми хлюпнула носом и подняла на него взгляд. Ее зеленые глаза сияли как изумруды, веки покраснели.

– Я никогда не плачу, – смущенно призналась она.

– Напомни мне принести в следующий раз словарь, чтобы ты уточнила значение слова «никогда».

Томми улыбнулась, еще раз хлюпнула и вздохнула.

– Теперь нужно привести себя в порядок.

Джонатан неохотно и в то же время с облегчением отстранил ее от себя и выудил из кармана носовой платок. На нем его сестрой Вайолет, которая педантично относилась к такого рода вещам, были искусно вышиты инициалы «ДГР». Он протянул платок Томми.

– Спасибо. – Она внимательно разглядела платок, оценила тонкость материи. Потом подняла на него глаза. – О, только взгляни на свою рубашку. На ней мокрые потеки. За несколько недель ты во второй раз вымокаешь из-за меня.

– Полагаю, это делает нас ровней.

Томми нахмурилась, озадаченная. Потом ее лицо озарилось, когда до нее дошел смысл его слов. Негодование и шок, а потом – благослови ее, Господи! – это ее всегдашнее выражение озорного веселья. Все закончилось тем, что Томми густо покраснела.

– Джонатан! Редмонд! – возмущенно посмотрела она на него. Потом отвернулась к окну, взволнованная.

Ему это очень понравилось.

– Что означает третья буква в инициалах?

– Горацио. Будешь смеяться надо мной?

– Ну конечно. – Томми, казалось, удивилась этому вопросу. Она промокнула глаза, высморкалась и протянула платок ему.

– Оставь себе. Я и без того мокрый.

Снова возникла пауза. На этот раз молчание неожиданно показалось им каким-то уютным.

– Извини, я вела себя, как девчонка, – нерешительно сказала Томми, комкая платок в руках.

– Это все из-за последних событий.

Томми опять улыбнулась. На этот раз одной из своих улыбок, которыми как на рыболовные крючки она ловила мужские сердца.

– Я не предложила тебе чаю.

– А я затаил обиду из-за этого, как только появился здесь. Я сам приготовлю.

– Ты умеешь?

Он закатил глаза.

– Неужели ты в самом деле считаешь, что я беспомощный?

Джонатан нашел жестянку с чаем, потом налил в чайник воды и поставил на огонь.

– Ты его напугала, понимаешь? Я о герцоге, – осторожно заговорил он. – У него жизнь очень упорядочена. Он принимает вещи такими, какими хочет, чтобы они были… Потому и набросился на тебя. Он просто был не готов к твоему появлению.

– Он жестокий! По-настоящему отвратительный! Он говорил омерзительные вещи.

– Может, и так. Но не забывай… У каждого из нас свой способ демонстрировать страх. Или способность приноровиться к переменам.

Джонатан вспомнил про своего отца.

По правде говоря, он был согласен с Томми в том, что герцог жесток и отвратителен. Но все равно ему почему-то не хотелось целиком и полностью лишать ее надежды.

В каком-то смысле это была и его надежда. Надежда на то, что рано или поздно отец вернется в жизнь Томми.

Только Джонатану не хотелось слышать ее рассуждений на эту тему. И он не сомневался, что она внимательно следит за каждым его движением.

Томми явно набиралась решимости что-то сказать. Он чувствовал это.

– Джонатан?

– М-м-м?

– Почему ты пришел сегодня? Была какая-то конкретная причина?

Он повернулся к ней. Видно было, что Томми уже пришла в себя.

Что случится, если откровенно сказать ей о своем чувстве? От одной мысли у Джонатана словно клещами перехватило горло. Томми наверняка напугается до смерти. Сумеет ли он выдержать ее жалость, а потом и потерю ее как друга?

Но если не говорить ни о чем, тогда можно остаться рядом с ней и сделать все, чтобы она была счастлива и в безопасности.

Джонатан Редмонд – мученик. Кто бы мог подумать!

А если она тоже любит его?

И кому теперь стало страшно?

– Я пришел, потому что подумал, что тебе будет интересно узнать, как дела у Чарли.

Какой-то неземной свет озарил ее лицо. Это было захватывающее зрелище.

И полное сладкой боли. Можно ли дотронуться до Томми, когда ее сердце разбито? «Узнаю ли я когда-нибудь, каково целовать возлюбленную? Наверняка, это станет огромным переживанием! Уж не говоря о том, чтобы прижаться обнаженным телом к той, кого любишь».

Редмонд мог бы заставить Томми захотеть его. У него на этот счет не было никаких сомнений.

А может… не будет большого вреда хоть вскользь напомнить ей об этом?

Судя по всему, Джонатан оставался мучеником самое короткое время в истории. Потому что у настоящих мучеников не может возникать таких намерений.

– Спасибо, Джонатан.

– Всегда пожалуйста, мое бремя.

Томми засмеялась и подала ему шляпу и плащ. Их руки соприкоснулись.

Джонатан мысленно приказывал: «Давай, действуй. Вдохни мой запах крахмала, мыла и лосьона после бритья. Захоти меня. Захоти меня!»

– Я уеду в Суссекс. Постарайся не зачахнуть.

В это минуту ему показалось, что тело его разрывают на части, и тем не менее он нахлобучил шляпу и ушел.

Картина была знакомой. Длинный стол, застеленный белоснежной скатертью. В центре стола – зажженные свечи, которые обмениваются светом с сияющими люстрами над головой. Лакеи и служанки неслышно движутся туда и сюда в бесконечном хороводе вокруг Ужина Самых Богатых.

Айзея, как обычно, восседает во главе стола, в окружении своей семьи.

Все тут, кроме Лайона, разумеется.

По правую руку от него – граф Ардмей. Герцог Грейфолк – по левую.

Джонатан жил в Суссексе уже две недели.

Он пытался – правда, безуспешно – не таращиться на герцога. Тяжелая, красивая голова мужчины поворачивалась то в одну, то в другую сторону, будто жалуя своим вниманием сидевших за ужином, как на скорую руку благословением.

– Я так понял, что вы стали партнером в собственном коммерческом предприятии, мистер Редмонд.