– Неординарно, – подсказал Эйрих.

– Ха! Что я говорю! – всплеснул руками старик.

– Мы позволили двум с половиной тысячам вандалов перебраться через Дунай и встать лагерем, – Эйрих сделал паузу на глоток вина из рога тура. – Напали мы ночью…

– Четырьмя сотнями на две с половиной тысячи?! – поражённо воскликнул отец Григорий. – Не может быть такого!

– Так всё и было, – улыбнулся Эйрих. – Я использовал купленные в Филиппополе амфоры с дёгтем, чтобы создать дым, которым, как и в тот раз, с римскими ауксилариями, удушить врагов и снизить им видимость, пока мои воины подбираются поближе. Когда дым рассеялся, мы атаковали и разбили асдингов, убив их вождя и вынудив немногочисленных выживших тонуть в Дунае.

На этот раз повисла тишина. Все знали, что Эйрих очень редко шутит, поэтому никто не мог понять, шутит он сейчас или нет. Но история звучала слишком фантастически, чтобы поверить в неё сразу.

– Я был там, – произнёс Иоанн Феомах. – И есть ещё пять десятков доблестных воинов, которые были там.

Сам римлянин в бою не участвовал, но действительно всё видел. Издалека.

– Это не шутка, мы действительно разбили асдингов и получили два таланта серебра в награду, – продолжил Эйрих. – Но это было ещё не всё, потому что в Филиппополь, пока мы занимались асдингами, прибыл гонец от консула Флавия Антемия, это второй человек в Восточной империи. А дальше…

С этого момента его никто больше не перебивал, все слушали, а некоторые даже приоткрыли рты в изумлении. Эйрих во всю использовал подтянутые за прошедшее время ораторские навыки, а также поймал себя на мысли, что очень хорошо и красиво описывает произошедшие события – навык написания собственной книги, где требуется чётко и понятно излагать свои мысли, при этом сохраняя хоть какую-то красоту слога, этому неплохо способствовал.

История о схватке Альвомира с франком Трасамундом, ныне покойным, вызвала восхищение и повышенное внимание к, полностью погружённому в поедание кабанятины, гиганту. А когда Эйрих рассказал о том, как Альвомир истребил убийц римского императора, с коим Эйрих даже не успел познакомиться, гигант попал в центр обсуждения, а отец, пребывая в умилении и гордости за своего соплеменника, проявил невиданную щедрость и подарил золотое ожерелье с собственной шеи.

– … и тогда я решил, что надо идти морем, но горько пожалел об этом, – подошёл Эйрих к финалу истории об их путешествии. – Меня поразила болезнь, о причинах которой никто и ничего не знает, кроме того, что она начинается в ходе плавания на корабле. Зато сэкономили почти два месяца.

В бражном доме было душно, хотя все ставни уже давно открыли. Народу много, воняет брагой, которую никто не переставал пить, но сильнее всего тут пахло жареным мясом.

Не ускользнуло от внимания Эйриха присутствие явных кочевников, скорее всего, гуннов, празднующих прибытие путешественников вместе со всеми. Этот вопрос следовало прояснить чуть позже. Если это очередные «торговцы», то надо будет как-то проверить на вменяемость отца и сенаторов.

– Да уж… – произнёс отец Григорий. – Отрадно, что всё закончилось благополучно. Не иначе, как с божьей помощью.

– Без этого не обошлось, – вздохнул Эйрих. – Но расскажите, что у вас происходило, почему я не узнаю деревню?

– Об этом лучше поговори с отцом и сенаторами, – снисходительно улыбнулся Торисмуд, – но сейчас мы будем праздновать! Налейте новый рог славному воителю!

/24 ноября 408 года нашей эры, провинция Паннония/

Пока в центре деревни происходил громкий пир, в лачуге раба Виссариона происходила беседа. Жена его, Агафья, помогала другим женщинам разносить еду и напитки в бражном доме, поэтому в лачуге было темно и тихо.

Виссарион взял тлеющую ветку из печи и зажёг масляную лампу.

– Господин сказал, что ты отвечаешь за его деньги, – произнёс новый в деревне человек, раб Ликург.

Они уже успели познакомиться, оставив друг другу неопределённые впечатления.

– Да, я отвечаю за выплаты мастерам, работающим на господина, а также поддерживаю иные его дела в порядке, – кивнул Виссарион. – А чем будешь заниматься ты?

– Я учу господина эллинскому языку, а также помогаю разобраться в непонятных ему философских концепциях, – ответил Ликург, а потом оглядел помещение. – Здесь всё оказалось совсем не так, как я ожидал…

– Думал, что здесь будут грязь, вонь, уныние и разруха? – усмехнулся Виссарион.

– Не так плохо, но я ожидал истинного варварства, – покачал головой Ликург. – Но теперь я вижу, что остготы – это перспективное племя.

Сам Виссарион уже давно понял, что остготы, если при них будет его хозяин, придут к величию. Уже сейчас, по слышимым иногда разговорам приходящих торговцев, ясно, что с остготами уже начали серьёзно считаться. Ни у кого из варваров нет такого большого числа воинов, объединённых под командованием одного вождя. Консул Зевта фактически руководит единой остготской армией и все понимают, что лишь вопрос времени, когда он поведёт её в поход. Но главный вопрос: против кого?

– Как ты попал в рабство к претору Эйриху? – решил спросил Виссарион.

– Меня купили на рынке рабов, специально в дар господину Эйриху Ларгу, – пожал плечами Ликург. – Я философ, хороший учитель эллинского и эрудит.

– Хозяин давал тебе инструкции? – спросил Виссарион.

– В пути он однажды наказал мне, чтобы я помогал тебе вести его дела, а также научился у тебя некоему счёту, – вторую часть слов Ликург говорил уже без особого энтузиазма. – Не понимаю, чем ему не нравятся наши цифры…

– Скоро поймёшь, – усмехнулся Виссарион.

– Дружище, у тебя не завалялось кувшинчика вина? – заглянул в лачугу Хрисанф.

– Есть, – кивнул Виссарион. – Присоединяйся к нам.

– Мы с Татием отмечаем его возвращение, так что… – Хрисанф задумался. – Вообще-то, вы можете присоединиться к нам, если хотите, конечно.

– Вот это главное отличие остготов от римлян, – посмотрел Виссарион на Ликурга. – У них нет такого строгого разделения между соплеменниками.

– Не понял, – удивлённо посмотрел на него Хрисанф.

– Я толкую о том, что остготу даже не пришлось бы спрашивать, – усмехнулся Виссарион. – У них истинная община, где все действуют сообща, а не переживая только о своих интересах. В тяжёлые годы все стоят за всех, потому что все свои, без разделения на Антониев, Марциев, Клавдиев и Валериев. Семьи формально разделены, но в случае беды остгот посчитает уроном собственной чести и чести предков, если не поможет собрату посильно…

– Ты, это… – Хрисанф опёрся о дверной косяк. – Голову мне не морочь, вино давай!

– Думаю, мы возьмём вино и откликнемся на твоё любезное предложение, Хрисанф, – Виссарион залез в подвальчик и вытащил небольшой кувшин, запечатанный воском. – Идём, сегодня ведь, как ни крути, праздник!

/25 ноября 408 года нашей эры, провинция