— Почему я, ваша родственница, или ваша сестра, дорогой племянник, не можем жить рядом с вами, а баронесса, не имеющая ни достаточной знатности, ни высокой должности наслаждается существованием в ваших покоях?

— В моих бывших покоях, — поправил ее государь, а после, приблизившись к родственнице, воплощавшей в себе оскорбленную добродетель, посмотрел ей в глаза и произнес ледяным тоном: — Помнится, вы являетесь гостьей в моем доме, и уже довольно давно. И вот что мне подумалось, а не загостились ли вы, ваша светлость? — и ответил сам себе: — Похоже, загостились, иначе как мне расценить ваши наглость и самоуверенность? Кто вам сказал, что вы смеете указывать государю? Кто вы такая, госпожа герцогиня без власти на собственных землях? Тень с именем, так, кажется? И с чего бы тени вдруг открывать рот и что-то требовать с хозяина стены, на которой она примостилась? — После любезно улыбнулся: — Мне продолжать, дорогая тетушка?

— Нет, Ваше Величество, я прекрасно вас слышала, — подрагивающим голосом ответила герцогиня.

— Не задерживаю, — бросил король, и ее светлость удалилась, демонстративно хлюпнув носом.

Что до принцессы, то на удивление она продолжала меня не замечать и место моего размещения во дворце, если и вызывало у нее протест, то она его никак не выражала. По крайней мере, мне об этом было неизвестно, но отчего-то казалось, что Селия не желает испортить отношений с братом, которые были восстановлены не так давно. Из-под домашнего ареста ее выпустили, когда я уже была отправлена в отставку, а потому возвращаться под замок Ее Высочеству явно не хотелось. Ну и хватит о родственницах государя.

Так вот, мы спускались по лестнице под внимательными взглядами встреченных нами придворных. Они приветствовали короля, он кивал им, я тоже. Задержали нас только раз, когда Его Величество нагнал служащий одного из Кабинетов. Выслушав его, государь ответил:

— Позже, — и наш путь продолжился.

У крыльца уже стояли запряженные вороной четверкой сани. Они оказались открытыми, но на сиденье было подготовлено теплое меховое покрывало, и когда мы с государем сели на мягкое сиденье, оказавшееся неожиданно теплым, наши ноги были укрыты, и я поняла, что холода опасаться не стоит. За санями разместились гвардейцы на лошадях. Без сопровождения Его Величество покинуть дворец не мог.

— Трогай, — приказал монарх, и возница, свистнув кнутом, пустил лошадей шагом.

Я подняла взгляд на окна дворца. Нет, я не хотела увидеть, какое впечатление произвело то, что мы с государем вместе отправляемся на прогулку, просто вдруг ощутила неловкость от того, что монарх сидел слишком близко. И именно это понудило меня отвести взгляд. Он скользнул по стене без всякой цели и остановился на окне покоев ее светлости, потому что она смотрела на нас. Лицо ее было задумчивым и злым. Однако, поняв, что ее заметили, герцогиня отошла от окна, и там осталась только графиня Хорнет.

— На нас смотрит ваша фаворитка, — заметила я.

— И что с того? — пожав плечом, спросил государь.

— Она вам совсем безразлична? Помнится, чувства графини Хальт вы щадили…

— Вы хотите поговорить о моих женщинах? — сухо спросил король.

— Нет, но…

Он вздохнул, выпустив облачко пара, но все-таки ответил:

— С Серпиной мы прожили бок о бок два года. Думаю, вы сами понимаете, что за такое время появляется некое родство. К тому же… Впрочем, это неважно. Что до Маринетт, то ей я уделяю достаточно времени. Сейчас я хочу быть в вашем обществе. На этом всё.

— Как угодно моему государю, — не стала я спорить. Мне его женщины и вовсе были безразличны.

Сани выехали с территории дворца, и лошадки прибавили ход. Один из гвардейцев успел объехать нас еще до ворот, и теперь он, подстегнув своего коня, мчался впереди, выкрикивая:

— Дорогу королю! Государь Камерата! Дорогу королю!

Прохожие останавливались, снимали шапки и шляпы, кланялись Его Величеству и застывали в этой позе, пока сани не проезжали дальше. Да и не только прохожие. Всадники, экипажи, повозки — все они отворачивали с нашего пути.

— Хорошо снежку навалило, эх, как идет! — донесся до нас голос возницы. — Хорошо идет!

Король усмехнулся, и я невольно улыбнулась в ответ. Морозец щипал щеки, и ветер холодил кожу, но мне не было холодно. Откинув голову, я посмотрела на крыши домов, над которыми вился дымок. Сам воздух был наполнен приятным запахом горящего в очагах дерева. И даже солнце проглянуло сквозь облака, раскрасив город роскошеством мерцания снежинок.

— Хорошо, — вздохнула я с удовлетворением.

Было и вправду хорошо. Я поглядывала на улицы, заполненные народом, на дома, менявшиеся от великолепных особняков до одноэтажных сероватых домиков за невысокими потемневшими заборами, и чувствовала тепло руки своего спутника, теперь переплетшего свои пальцы с моими. Я пыталась разъединить наши ладони, но быстро сдалась, когда поняла, что отпускать меня никто не собирается.

Лошади вынесли сани за городские ворота и понесли по наезженной дороге, но вскоре свернули в сторону, и бег их замедлился. Теперь вокруг нас были пока еще редкие деревья и кусты, укутанные в белоснежную шубу. Негромкие бряцание сбруи, скрип полозьев по снегу, всхрапывание лошадей да далекий лай какой-то собаки — вот и все звуки сейчас окружавшие нас. А вскоре исчез и лай.

— Боги, — вырвалось у меня, — какая же восхитительная благодать.

— Остановись, — приказал государь, и возница пророкотал:

— Тпр-ру, — останавливая неспешный бег лошадей.

Натянули поводья и гвардейцы. Один из них поспешил к саням, но король остановил его сухим:

— Считаешь меня немощным?

Он откинул в сторону меховое покрывало, слез с саней и подал мне руку, приглашая теперь пройтись. Я с радостью последовала любезному предложению. И пусть это была всего лишь дорога у края леса, но ощущение свободы опьянило.

— Вы встрепенулись, — заметил государь. — Рад, что сумел угодить.

— Да, благодарю, — искренне улыбнулась я. — Здесь чудесно.

Мы вновь замолчали. Я чувствовала, как он поглядывает на меня, но сама смотрела только вперед. Мне хотелось выстроить между нами преграду, не дать повода для каких-то слов или действий, которые могут всё испортить. Даже руки я сознательно сунула в муфту, чтобы король вновь не сплел наши пальцы. Может, я всё еще оставалась неискушенной, но не глупой и не слепой, потому прекрасно понимала, что в своем отношении ко мне Его Величество не переменился. А после слов дядюшки признала и то, что графиня Хорнет оставила короля равнодушным, и всё, что он брал от нее, — это ее тело.

А еще он заставлял меня ревновать, и это я тоже понимала. Все эти нарочитые объятия с Маринетт, целования ее руки, улыбки и нежные взгляды, которыми так щедро делился со своей фавориткой Его Величество. Я отворачивалась или напускала на себя непроницаемый вид. Все эти изъявления чувств были мне неприятны… поначалу. Но когда я задумалась о той странной разнице, которая существует между нежностью монарха к другой женщине и тем, что он в то же самое время не подпускает ее к себе слишком близко, ревность начала угасать. И в моем замечании сегодня, когда мы сели в сани, не было цели задеть графиню или короля — я даже надеялась, что он позовет ее с собой. Тогда бы я сейчас могла просто насладиться прогулкой, а не бороться с желанием достать руку из муфты или же просто посмотреть на государя с благодарной улыбкой.