А потом стало известно, что Лидия может поехать в Брайтон по приглашению миссис Форстер, новоиспеченной супруги полковника. Лидия была счастлива, но старших сестер новость скорее огорчила, а Полли и Саре пришлось лихорадочно стирать, гладить, складывать, чтобы успеть в срок упаковать вещи к отъезду. Поэтому Полли, приунывшая было по поводу отъезда Уикхема, теперь не могла дождаться, когда же он наконец уедет и вся эта стиральная суета хоть на время прекратится.

Сара целыми днями находилась в четырех стенах общей комнаты Китти и Лидии, занимаясь поистине сизифовым трудом. Не успевала она упаковать саквояж, как Китти, заливаясь злыми слезами, откидывала крышку, запускала руки по локоть в уложенные вещи и начинала выбрасывать оттуда свои, оказавшиеся там по настоянию Лидии. Китти уже извлекла свое бальное платье, новые перчатки, но особенно рассердилась, обнаружив там свою лучшую нижнюю юбку. Пока Китти клокотала от ярости, Лидия спокойно поднимала и складывала вещи, собираясь снова уложить в багаж. Пусть Китти не обижается и не завидует, а рассудит спокойно, и она поймет очевидное: если бы она, а не Лидия, ехала в Брайтон, Лидия непременно дала бы ей с собой все свои самые лучшие вещицы, отдала бы сама, без ссоры, не оплакивая каждую, потому что к чему нарядные вещи, если тебя в них все равно никто не видит?

Мэри у себя в комнате прикрыла глаза, опустила пальцы на клавиши и, глубоко вздохнув, заиграла все ту же ирландскую пьесу, пытаясь не замечать крики, шум и кутерьму в соседней комнате. В один прекрасный день, она это знала, ее пальцы будут летать над клавиатурой легко и проворно, как птички. В один прекрасный день. Но пока он не настал, ее уделом оставался тяжкий труд: заниматься, заниматься, заниматься, не обращая никакого внимания на легкомысленных сестер. Невоздержанное поведение последних сейчас проявлялось в череде коротких взвизгиваний, позволявших догадаться, что Китти окончательно вышла из себя и дергает Лидию за волосы. Будь ее сестры способны на размышления о высоком, о музыке, религии, доброте, а не только об офицерах (пальцы Мэри сильнее застучали по клавишам, выбивая начальные ноты нежной мелодии Гайдна), они, без сомнения, были бы куда счастливее, чем теперь. Мысли ее невольно перенеслись к обходительному, любезному мистеру Коллинзу, счастье которого она, без сомнения, могла бы составить. Увы, она лишена самоуверенности Шарлотты Лукас, которая, возможно, и имеет шансы в будущем стать достойной своего супруга, но определенно не любит его, а если и любит, то не так, как полюбила Мэри. Однако Шарлотте, этой авантюристке, нельзя ни намеком показать, какое смятение вызвал ее циничный поступок в трепетном сердце Мэри. Да, Мэри имела неосторожность предаться мечтам – допускать подобной слабости ни в коем случае не следовало. Она позволила себе грезить о взаимной любви, о замужестве, о новой роли, которая ждала бы ее в таком случае. Она витала в облаках, представляя, как, став суженой мистера Коллинза, спасла бы всю семью, и тогда на нее перестали бы смотреть сверху вниз как на заурядного неуклюжего подростка.

В самый последний день пребывания полка в Меритоне мистер Уикхем вместе с другими офицерами обедал в Лонгборне. Оставалось только пережить этот вечер, а там они уедут – и скатертью дорожка. В окрестностях не останется красных мундиров. Как только Уикхем окажется в семидесяти милях от них, в Брайтоне, можно будет перестать беспокоиться о том, питал ли он недобрые намерения относительно Джеймса или Полли.

Джеймс прислуживал за столом. Молча, опустив глаза и ссутулив плечи, он бесшумно, деловито и услужливо сновал между офицерами и дамами. «Постараюсь быть тем, – думал он, – за кого они меня принимают, то есть почти пустым местом».

Однако, когда он наполнял бокал Уикхема, молодой офицер вдруг обернулся и задержал на нем взгляд. Джеймс решительно не хотел замечать этого, он внимательно следил за тем, как вино наполняет бокал, пристально изучал графин, поворачивая его, чтобы не капнуть на скатерть, и пурпурную кляксу на салфетке, которой вытер хрустальное горлышко. Затем он отступил на шаг и подошел к Элизабет, чтобы наполнить ее бокал. Элизабет, к облегчению Джеймса, вообще не удостоила его вниманием. Но устремленные на него сверкающие, тигриные глаза Уикхема заставили его содрогнуться.

Уикхем между тем целиком сосредоточил внимание на Элизабет. Он только раз скользнул рассеянным взглядом по молоденькой служанке, очищающей блюда, и тут же вернулся к тарелке, прибору и своей собеседнице. Смотри-ка ты, подумал Джеймс, он изо всех сил старается быть любезным, даже вкрадчивым, как будто знает, что окружающие догадываются о чем-то неблаговидном, и стремится отвести от себя подозрения.

Вот если бы Уикхем служил в войсках регулярной армии, размышлял Джеймс, со свечой в руках спускаясь в подвал за вином, то можно было бы помечтать, что мальчишка получит назначение в Испанию, где идет война. Можно было бы потешить себя, воображая, как он попадает в плен к партизанам, как те отрезают его мужское достоинство и засовывают ему в рот, а потом подвешивают на дереве и оставляют истекать кровью, на поживу волкам. Это бы немного сбило спесь с наглеца.

И гости, и семейство в тот вечер выпили изрядно. Джеймсу и мистеру Хиллу пришлось не раз отправляться в подвал за все новыми бутылками. Большая компания, собравшаяся в салоне, расшумелась от вина и избытка чувств, им порождаемых. Дружеское веселье затянулось на несколько утомительных часов. Ничто так не возбуждает в людях приязни, как неизбежность скорого расставания.

Старый мистер Хилл окончательно обессилел и в одиннадцать отправился в постель, подмигнув Джеймсу:

– Справишься без меня, а? Ох молодежь, молодежь, для меня это уж чересчур.

Полли, когда гости покинули столовую, принялась собирать со стола захватанные грязные бокалы. Подняв поднос с хрусталем, она вдруг обнаружила Уикхема, молча стоявшего в дверях. Девочка кивнула и улыбнулась ему, спокойно и приветливо. Офицер крутил в руках бокал темного, как кровь, портвейна.

– Не хотите ли поздравить меня с удачным побегом, маленькая мисс?

Видно, такой у него способ переносить тяготы светской жизни – ему непременно нужны короткие минуты отдыха, общения с тем, кто похож на него, кто его понимает.

– Это вы ловко, мистер Уикхем, сэр.

Он ступил в пустую столовую, подошел поближе, по-прежнему держась между ней и дверью. Улыбнулся – стало видно, что губы и зубы у него окрашены вином.

– А вы как себя чувствуете сегодня, маленькая мисс?

Устала, еле стою на ногах, мечтаю добраться до постели, подумала Полли, но произнесла:

– Жаль, что вы уезжаете, сэр.

Уикхем – сама безутешность – кивнул:

– О да, это очень печально. Но я тут подумал…

– Что подумали, сэр?

– Ты ведь знаешь, что мы едем в Брайтон?

Полли переступила с ноги на ногу, перенесла тяжесть на другое бедро, ступни у нее горели. Надо держаться с ним повежливее последний разочек, тогда, глядишь, перед отъездом от него перепадет еще пенни.

– Да, сэр.