повседневности: старомодных взглядов мужа, работы техником на полную ставку в университетской лаборатории и троих требовательных детей. При этом ей редко доводилось спокойно выспаться ночью. Она страдала от некоего расстройства сна, которое так и не удалось полноценно диагностировать. Она просыпалась, заходясь в крике, пинаясь, а иногда и вовсе выпрыгивала из кровати, словно кто-то за ней гнался; тяжело дыша, она в холодном поту приземлялась на подушки, которые мы раскладывали на полу для ее безопасности. Отец пытался утешить ее, но это почти никогда не удавалось, ведь она понятия не имела, что произошло. Мы отвели ее к психиатру, который спросил, счастлива ли она в браке. (За нее ответил отец – он отмел саму возможность предположения, что это не так.) Врач прописал ей валиум и другие снотворные, которые сделали ее заторможенной, а ее жизнь – непродуктивной, но проблемы они не решили, а потому она перестала их принимать. В конце концов родители стали спать в отдельных спальнях, потому что отцу нужно было высыпаться. Кошмарные ночи так и преследовали мою мать на протяжении почти всей ее сознательной жизни.

Я не припоминаю, считал ли я когда-либо, что сны матери могут привести к летальному исходу. Оглядываясь назад, я полагаю, что нам следовало задуматься об этом еще тогда, когда ей сделали коронарное шунтирование.

В 1923 году в фундаментальном труде «Кровяное давление и работа сердца во время сна и сновидений»[75] шотландский физиолог Джон Макуильям, доказавший, что именно желудочковая фибрилляция является одной из основных причин внезапной смерти, писал, что во время сна может «внезапно развиваться» резкое повышение давления, пульса и скорости дыхания. Он писал, что эти физиологические изменения зачастую более ярко выражены, чем у человека, бегом поднявшегося по лестнице. В этом труде Макуильям отметил, что и у животных бывает как спокойный, так и тревожный сон. В первом случае, по мере погружения в сон, давление снижается, а пульс и дыхание постепенно замедляются. При втором варианте сна, напротив, наблюдается агрессивная деятельность: спящий может стонать, огрызаться, рычать, как рычат собаки, что-то говорить. Такие явления «приводили к внезапной и опасной нагрузке на сердце», и Макуильям предполагал, что это может стать причиной внезапной смерти, даже когда тело пребывает в состоянии покоя. «Если сердце склонно к фибрилляциям, – писал он, – внезапное повышение нагрузки на сердце в бодрствующем состоянии, в процессе физической активности или возбуждения нередко приводит к летальному исходу. Неожиданная и сильная активация аналогичного механизма может иметь место и во время тревожного сна и сновидений».

Вера в то, что яркие сны могут вызвать внезапную остановку сердца, восходит к фольклору. К примеру, в сказаниях Таиланда упоминаются «призрачные вдовы», которые под покровом ночи забирают мужчин. Судя по местным легендам, мужчины, бывало, даже маскировались ночью под женщин, чтобы от них защититься; но исследования этого феномена начались лишь около сотни лет тому назад. Сегодня известно, что около 12 % смертей от сердечно-сосудистых заболеваний и 14 % инфарктов миокарда, скорее всего, происходят во время сна, хоть и утверждается, что жертвы всего лишь отдыхали, а не спали. Во сне наибольшая активность симпатической нервной системы наблюдается в фазе быстрого сна, или REM-фазе, когда мы видим наиболее яркие сновидения. Сны в REM-фазе могут приводить к всплескам адреналина, которые могут сорвать атеросклеротические бляшки, простимулировать образование кровяных тромбов, вызвать спазм коронарных сосудов и желудочковую аритмию. Все эти явления могут проявиться не сразу, а лишь по пробуждении, а потому нередко воспринимаются как утренние проявления сердечно-сосудистых заболеваний, а не произошедшие во сне.

Люди особенно уязвимы около 2.00 часов ночи – именно на это время приходится пик сбоев в коронарной системе; в 4.00 часа утра, когда чаще всего умирают пациенты, страдающие от внезапных аритмических эпизодов; и в последней фазе быстрого сна ночи, которая чаще всего является наиболее интенсивной.

В последней REM-фазе дыхание часто становится быстрым и неравномерным и может значительно подниматься давление. Пульс может буквально за несколько секунд кошмарного сна повыситься с 50 до 170 ударов в минуту. Скорее всего, именно это и убило мою мать.

Моей матери сделали коронарное шунтирование в 2006 году, когда ей было шестьдесят четыре года. Я всегда опасался, что она первой из ближайших родственников семьи погибнет от сердечного приступа, как ее отец. Как оказалось, больное сердце было далеко не самой большой ее проблемой. В 2001 году, после того как она несколько месяцев чувствовала себя заторможенной, словно все время двигалась через вязкое масло, у нее диагностировали болезнь Паркинсона. Синемет – лекарство от нее – помог справиться со скованностью мышц, но ее состояние стремительно ухудшалось. Она стала забывчивой. Раньше с ней можно было вести долгие беседы, теперь же они стали быстро сходить на нет. Она заикалась, складывая губы так, будто пьет через тонкую трубочку какой-то вязкий напиток. Болезнь Паркинсона вызывала у нее резкие падения давления, отчего она часто падала. Спустя где-то год мы уговорили отца, у которого тоже было не все ладно с памятью, уйти на пенсию с должности профессора генетики в Северной Дакоте и переехать на Лонг-Айленд, чтобы жить поближе ко мне и моему брату. В апреле 2004 года, когда мои родители наконец переехали, состояние матери успело ухудшиться до угрожающей стадии.

Она стала практически беспомощной. Вечерами, когда я приходил в гости, я обнаруживал ее сидящей за обеденным столом, заваленным бумагами; во время еды она проливала еду на слюнявчик. Ее резко ухудшившееся состояние, несомненно, повлияло и на отца, и он стал часто выходить из себя, что было для него абсолютно нетипично. Одна из моих друзей, которая помогала моим родителям с переездом, сказала мне:

– Твоему отцу нужна надежда.

– Надежда на что? – спросил я.

– На то, что однажды твоя мать сможет делать все то, что сейчас она делать не может.

Мы с моим братом и сестрой хотели, чтобы мать осталась в своем доме, а значит, нам предстояло ей помогать. Мы считали, что это малая цена за то, чтобы наши родители могли и дальше жить самостоятельно. Когда моя сестра приезжала из Миннеаполиса, она купала мать и одевала ее. Я давал ей лекарства и помогал с покупками. Мой брат помогал по дому. Несмотря на наши усилия, в доме наших родителей постоянно что-нибудь было не в порядке, как и у них самих.

Разумеется, мы хотели делать для родителей как можно больше, но мама стеснялась своей немощи и чувствовала себя виноватой.

Однажды ночью я помогал матери подниматься по лестнице, ведущей в ее спальню. Она передвигалась медленно; после