Кстати, о чистых комнатах на производстве медикаментов. Это так называемая система GMP (good manufacturing practice), обязательная для исполнения на всех фармпроизводствах Европы, требует такой стерильной чистоты в производственных помещениях. В России последние 20 лет идут непрерывные разговоры о том, что тоже надо ее внедрять как обязательную. Очень долго это были одни разговоры – такая штука на заводе стоит огромных денег. До сих пор государство так и не приняло никакой концепции даже в качестве рекомендательной – то ли это будет некое «российское GMP» с пониженными требованиями, то ли европейские стандарты просто переведут на русский язык и примут их… Вроде бы очень дорого делать все как следует… Но, с другой стороны, если мы хотим хоть как-то выходить со своей фармпродукцией на международный рынок, то надо иметь и международно признанную систему. И вот ни то ни се уже 20 лет.

За это время наша фармпромышленность двигалась сама, как могла, в данном направлении. Если в 1990-х годах, к сожалению, кое в каких случаях на завод нельзя было зайти без высоких сапог, то сейчас понемногу лучшие предприятия сами по себе, без господдержки и даже без «ценных указаний сверху» внедряют вполне конкурентоспособные системы. К сожалению, это один из тех случаев, когда положение улучшается понемногу не БЛАГОДАРЯ государству, а скорее ВОПРЕКИ ему.

Тем временем компания все увеличивала и увеличивала свои обороты и стало ясно, что наш маленький склад в бывшем НИИ уже совсем не годится. Да и размещение транспорта во дворе жилого дома становилось все более проблематичным. Надо было снимать или покупать новое помещение хотя бы для склада, а в старом оставить только офис, который жилому дому мешал бы гораздо меньше и вполне еще мог там разместиться.

Тут выяснилось, что московское правительство время от времени продает недостроенные помещения в новых городских микрорайонах и, в частности, сравнительно недалеко от нас, в микрорайоне Северное Бутово продается пристроенное к жилым домам, но все-таки отдельное двухэтажное здание, первоначально предназначавшееся под аптеку. Здание проектировалось еще по советским нормативам, а по ним на аптеку отводили чаще всего огромную площадь (500, а иногда и 1000 м2), которая ей в жизни была совершенно не нужна.

Известно, что обычно аптеке для функционирования требуется площадь от 30 до 100, максимум 150 м2. Наценки в аптеке небольшие, и содержание каждого лишнего квадратного метра приближает ее к пучине убыточности. Поэтому сейчас все аптеки стараются избавиться от лишних площадей любыми способами – например, посадить туда каких-нибудь арендаторов, если уж нельзя продать, и т. д. Больше всего страдают от этого именно те аптеки, которые остались «сидеть» на больших площадях с советских времен. Как правило, они все еще государственные, их «квадратные метры» принадлежат городу, и так легко от них не избавишься. Скажем, взять и продать лишнюю площадь так просто нельзя… Зачем в советские времена под аптеки выделяли такие огромные помещения, я не очень понимаю до сих пор. Возможно, эти нормативы вырабатывались в ту эпоху, когда значительная часть лекарств не производилась на заводах в готовом виде в капсулах, таблетках и т. д., а изготовлялась в аптеке на месте, в задних комнатах, и там должна была сидеть группа тетушек, смешивающих какие-то порошки и мази. Было даже понятие «производственная аптека» – сейчас таких почти не осталось.

Так или иначе, в Северном Бутове продавалось недостроенное здание, изначально предназначенное под аптеку, площадью больше 500 м2. Продажа была сопряжена с некоторыми ограничениями – местная власть не разрешала «перепрофилировать» это здание. Тогда почему-то считалось, что если коммерсанты купят здание, то непременно откроют в нем казино или публичный дом, а местная власть была озабочена тем, чтобы микрорайон Северное Бутово не остался без аптеки, и считала нужным принуждать потенциальных покупателей «выполнять социальное обслуживание населения», как они тогда выражались.

Как мы видим сегодня, волнения чиновников были совершенно напрасны. Аптеки открываются на каждом углу, чуть ли не дверь в дверь, без всякого на то принуждения со стороны городских властей. Скорее даже желательно, чтобы аптек было поменьше. Их развелось такое количество, что на них уже покупателей не стало хватать, и аптеки подрывают друг другу бизнес. На рынке ходят ужасные слухи, что до 40 % розничных точек (аптек) стали убыточными и вот-вот обанкротятся, а тогда никому мало не покажется, потому что все эти банкроты не заплатят своим поставщикам-дистрибьюторам, а те, в свою очередь, заводам-производителям. Шутка сказать – 40 % рынка!

Так что, как мы видим, без регулирования со стороны властей аптеки стремятся неограниченно размножиться, причиняя тем самым вред себе и всему рынку. Кстати, западники это понимают очень хорошо, и нигде в мире не встречаешься с принуждением коммерсантов открывать все новые аптеки, зато в большинстве стран существует обратное ограничение. Государство ЗАПРЕЩАЕТ открывать новые аптеки, либо увеличивая расстояние от одной до другой («не менее 300 метров по прямой», например), либо ограничивая количество аптечных лицензий («не более 500 штук на всю страну»), либо вводя правила типа «только сын аптекаря может быть новым аптекарем после ухода папаши на покой, а не хочет – пусть вообще сдает лицензию!»

Эта политика всячески приветствуется «аптечным лобби», потому что ныне функционирующие аптеки, разумеется, не жаждут видеть около себя новых конкурентов. От этого, конечно, в какой-то мере страдает тот, кто платит за лекарства. Если это не население, то бюджет соответствующей страны или страховых компаний. Для них дело выходит боком, потому что из-за ограничения конкуренции между аптеками никак не удается заставить их понизить свою маржу, которая, между прочим, в Голландии в начале 2000-х годов составляла ни много ни мало 80 % («у нас», для сравнения, не всегда набирается 20 %). Евросоюз время от времени, озаботившись этим, выдвигает всякие инициативы о «либерализации аптечного рынка» в разных странах, «аптечное лобби» в таких случаях встает на дыбы, и на европейском рынке поднимается страшный шум. Одному такому эпизоду мы были свидетелями, когда работали в составе нашего европейского концерна. В тот раз дело ничем не кончилось (вернее, все осталось как было).