назвал ее в честь юной жены). В 1756 г. на другом берегу Нижнего пруда в долине Фриденталь (нем. «Долина мира») появилась крепость «Святого Петра», и с тех пор «Екатеринбург» превратился в «условного противника», чьи укрепления — земляные валы, частокол и бастионы штурмовал гарнизон крепости «Святого Петра». В этом можно увидеть глубокий фрейдистский смысл, а можно просто иронию судьбы.

В Нижнем пруду, разделяющем обе крепости, располагались 12-пушечный корабль «Ораниенбаум», фрегат «Святой Андрей», галеры «Святая Екатерина» и «Елизавета».

В 1759 г. вокруг крепости «Святого Петра» строится новая крепость «Петерштадт» форме 12-конечной звезды, окруженная земляными валами, 4 бастионами и рвами, заполненными водой. Внутри крепости располагались дом коменданта, гауптвахта, дома для генералов и офицеров Голштейнского гарнизона, лютеранская церковь, казематы. За пределами крепостных стен стояли дом пастора, казармы для драгун и гусар.

Укрепления «Петерштадта» разобрали при императоре Павле I. Единственная постройка, которая сохранилась до наших дней — это Почетные ворота, которые вели некогда на крепостной плац. Автор путеводителя по Ораниенбауму отзывается о них так: «…изящные, удивительно пропорциональные, своеобразные по композиции Почетные ворота — уникальный памятник архитектуры малых форм, не имеющий себе подобных в пригородах Ленинграда». Ворота венчает флюгер с флажком, на котором выгравирована дата постройки: «1757 год». Какой именно архитектор автор проекта ворот, установить не удалось, «на подозрении» Бартоломео Растрелли и Антонио Ринальди.

В записках Екатерины II читаем: «В Ораниенбауме мы были свидетелями оригинального зрелища. Его Императорское Высочество, которому Голштинцы беспрерывно твердили о долгах и которому все советовали отправить домой этих бесполезных людей, тем более что он мог видать их лишь тайно и урывками, вдруг расхрабрился и вздумал выписать себе из Голштинии целый отряд. <…> Императрица терпеть не могла Голштинии и всего Голштинскаго… а потому сначала, кажется, ей ничего не говорили о выписке Голштинскаго отряда, либо представляли это такою ничтожною вещью, о которой не стоило говорить…

Отплыв из Киля, Голштинский отряд прибыл в Кронштадт, а затем в Ораниенбаум. <…> Признаюсь, когда я узнала о том, то не могла без ужаса представить себе, какое неблагоприятное для В. Князя впечатление должен был произвести этот поступок на Русскую публику и на самую Императрицу…

<…> Дворец в Ораниенбауме охранялся Ингерманландским полком, который чередовался с Астраханским. Я узнала, что солдаты, глядя на Голштинские войска, говорили: «Эти проклятые немцы все проданы Прусскому Королю; вот навезли в Россию изменников». Вообще все были озадачены появлением Голштинцев; самые преданные люди пожимали плечами, самые умеренные находили это странным; в сущности, оно было весьма неблагоразумное ребячество.

<…> Его Императорское Высочество был в восторге от своего войска, велел устроить для него лагерь, расположил его в нем, и предался беспрерывным упражнениям. Однако войско надо было кормить, а об этом вовсе не подумали. Начались споры с гофмаршалом, которого очень удивило новое требование. Наконец он уступил, и придворные лакеи с гвардейскими солдатами Ингерманландскаго полка должны были носить кушанья новоприбывшему войску из дворцовом кухни в лагерь… Солдаты Ингерманландскаго полка говорили: “Вот, мы стали лакеями этих проклятых немцев”. Придворная прислуга говорила: “Нас заставляют ухаживать за грубою сволочью”. Узнавши и увидавши все это, я твердо решилась держаться как можно дальше от этой вредной ребяческой игры».

Но было ли увлечение Петра III солдатской муштрой проявлением ограниченности его ума? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно привести пару цитат из весьма уважаемого труда Эрнеста и Тревора Дюпюи «Военно-историческая энциклопедия», и все встанет на свои места. Глава, посвященная войнам второй половины XVIII в., носит подзаголовок «Господство маневра на суше и на море».

О маневрах сухопутных войск сказано буквально следующее: «Темп огня кремневых мушкетов возрос настолько, что введенное Густавом II Адольфом построение в шеренгу по шесть преобразилось в шеренгу по четыре, затем по три, а, в конце концов, — в Британской армии — и по два. Таким образом, возникла совершенно новая проблема из области управления войсками. И без того железная дисциплина, практиковавшаяся в начале XVIII в., стала во всех европейских армиях еще более жестокой. Но Фридрих Великий пошел еще дальше. Посредством непрерывной муштры (включая строевой шаг) прусский солдат был буквально превращен в живой манекен. <…> Кроме того, к нововведениям следует отнести залповую стрельбу повзводно (раньше, как правило, практиковался залповый огонь существенно более крупных подразделений).

В итоге возникла чрезвычайно мобильная пехота, которой можно было как угодно манипулировать на поле боя, добиваясь максимальной огневой и ударной мощи на выбранном участке фронта. Именно благодаря этому стало возможным, например, такое тактическое нововведение, как «атака вкось», продемонстрированная Фридрихом II под Лейтеном…».

Автор отмечает, что, доведя постоянными упражнениями навык зарядки мушкетов до полного автоматизма, Фридрих смог почти вдвое увеличить темп огня своей пехоты, по сравнению с пехотой противника. Даже сугубо мирному человеку становится ясно, что муштра в армии XVIII в. не развлечение, не «ребяческая игра» и не способом почувствовать свою власть, а прямой путь к победе над врагом.

Фридрих Великий — кумир Петра Федоровича, да и во всей Европе этот монарх считался непревзойденным гением военного дела. Сотрудник французского посольства в России пишет: «Очевидно, он избрал прусского короля себе в образцы и герои, но в этом отношении с ним заодно все другие государи, разделяющие его вкусы, хотя бы даже они были в числе врагов этого короля».

Не удивительно, что прочие государи стремились брать его методы в буквальном смысле на вооружение. Будучи великим князем, Петр Федорович не мог управлять русскими войсками, поэтому тренировки с «потешной армией» представляются весьма разумным методом подготовки будущего военачальника.

Петр Федорович позаботился о голштинцах, построив в «Петерштадте» не только казармы для прибывших из Киля солдат, но и лютеранскую церковь, и дом пастора. Голштинские офицеры стали его друзьями, возможно, в их среде он чувствовал себя наиболее свободно. Яков Штелин рассказывает один неприглядный эпизод, когда он застал Петра в обществе голштинских офицеров сильно выпившим, окруженным пивными бутылками, да еще и курящим трубку. На упреки учителя Петр грубо отвечает: «Чему ты удивляешься, дурень? Неужели ты видел где честного, храброго офицера, который не курил бы трубки?». Ситуация действительно неприглядная, но предельно понятная любому мужчине, хоть раз в жизни побывавшему в походе или на военных сборах.

Впрочем сам Штелин признает: «Впоследствии упражнения с голштинскими солдатами укрепили его силы. Он постоянно пил вино с водою, но когда угощал своих генералов и офицеров, то хотел по-солдатски разделять с ними всё и пил иногда несколько бокалов вина без воды. Но это никогда не проходило ему даром, и на другой день он чувствовал себя дурно и оставался