Я беру стакан и допиваю воду, надеясь, что мне придет в голову хоть что-то, ну хоть какой-то выход. Биллингтон не удосужился выяснить мою цену, но вот с Рамоной он, кажется, постарался на славу.

– А что нужно сделать?

Биллингтон щелкает кнопкой, и загорается новый кадр: на нем большой металлический зал вроде фабричного цеха – только пол залит черной водой. Сперва я ничего не понимаю, но потом…

– Это ведь «Гломар Эксплорер»?

– Он теперь называется «TLA Эксплорер», но да, вы правы, мистер Говард.

Я присматриваюсь к трубе. К ней прикреплено что-то большое, трудно разглядеть под водой.

– Что это?

– А вы не догадались? Это ГБД-2, копия первой подводной установки Хьюза, оснащенная телеметрией, изготовленная из новейших материалов, чтобы вызванная давлением хрупкость не помешала захвату сработать как следует.

– Но вы же знаете, что Глубоководные не позволят вам поднять…

– Правда? – его ухмылка становится шире.

– Но как?! – У меня голова идет кругом. Я знаю про ГБД-1, про операцию ДЖЕННИФЕР и систему защиты СИНЕГО АИДА, которая чуть не утащила корабль на дно. – Вы сказали, что дело в Рамоне?

– Она им родня, – радостно пускается в объяснения Биллингтон. – У нее иннсмутский вид, вы заметили? Она нравится их прислужникам, глубинным полипам. Вы же не думали, что Глубоководные охраняют каждый дюйм своей территории лично, правда? Полипы неразумны, они работают просто как сигнализация: отслеживают биохимические индикаторы, чтобы отличать самих себя от других. – Он берет стакан с виски. – Я хочу, чтобы она отправилась на дно вместе с захватом и следила за ним, пока он не примет цель. Если защитники глубин почувствуют в воде запах Старшего Рода, они не вылезут из своих нор в придонном иле. Что вы на это скажете?

– Интересная гипотеза, – соглашаюсь я, и это правда, потому что я понятия не имею, сработает это или нет.

– Это более чем гипотеза. Я много денег потратил на то, чтобы Черная комната прислала именно ее, мальчик мой. Ее сородичей не так уж много, и большинство из них скорее умрут, чем позволят использовать себя для таких целей. Ее приручили, что необычно, а у вас есть на нее влияние, а у меня есть вы. Так что я сделаю вам другое предложение. Убедите ее добровольно спуститься вниз с захватом, и я прикажу Макмюррею освободить ее от демона. Убедите ее спуститься, и мне даже не придется вам угрожать. Что скажете?

Я понимаю, что он загнал меня в угол. И не только угрозами; штука в том, что он действительно угадал, за что можно купить Рамону. Я был у нее в голове, пусть и недолго, и я не уверен, что готов ее за это критиковать. Или встать у нее на пути, если она и вправду решит это сделать. Угрозы и пытки не нужны: просто принудить ее жить так дальше – это уже пытка. К тому же, если Рамона откажется ему помогать, Биллингтон может разозлиться и выместить зло на моей шкуре. И это мне напоминает о другом…

– Но почему я? Если вам нужна была она, почему для контроля над ней необходим именно я? Я для вас ничто. У вас есть Макмюррей. Вы уже знаете суть предложения моего правительства. Что я здесь делаю? Почему бы вам просто не провести ритуал распутывания и не выбросить меня за борт?

Биллингтон улыбается еще шире, и это меня тревожит.

– А вот здесь вы ошибаетесь, мистер Говард. Ваше присутствие здесь не позволяет никому другому – например, ВМФ США – явиться и испортить мне праздник. Я с самого начала понимал, что это вполне вероятный ответ на мой план, так что предпринял меры, чтобы его предотвратить: в форме чрезвычайно дорогостоящего и довольно сложного гейса фатумного запутывания, который принуждает участников принимать определенные архетипические роли, набиравшие силу от сотен миллионов верующих в течение полувека. Этот гейс не влияет на причинно-следственные связи напрямую, но повышает вероятность событий, которые укладываются в его фатумную модель, а другие сценарии становятся менее… возможными. Идти против гейса трудно: агентов сбивают машины такси, в самолетах необъяснимым образом отказывают приборы и все такое. А теперь вы прошли все этапы этого гейса и тем самым чрезвычайно усилили его. Вы приняли роль героя-противника. А это, в свою очередь, означает, что никто другой не сможет тут играть в героя. И, в соответствии с другим аспектом этого гейса, вы пока что находитесь в моей власти и будете оставаться в моей власти, пока добродетельная женщина не освободит вас. Это понятно?

У меня кружится голова. К чему он вообще клонит? И где я найду добродетельную женщину на борту яхты сумасшедшего миллиардера в три часа утра, когда мы на всех парах идем к Бермудскому треугольнику?

– А как же аукцион? – жалобно спрашиваю я.

– Ах, мистер Говард! – хрипло смеется Биллингтон. – Аукцион с самого начала был только уловкой, чтобы ваше начальство поверило, что меня можно продать и купить! – Он наклоняется ко мне через Стол и хмурит кустистые брови: – На кой мне черт, по-вашему, еще несколько гигабаксов? У нас тут совершенно другие ставки. – Он смотрит поверх моего плеча на громилу у дверей. – Отведите его обратно в комнату и заприте там до утра. Мы продолжим этот разговор за завтраком.

Громила подходит и кладет мясистую ладонь мне на плечо.

– Когда я заполучу ДЖЕННИФЕР МОРГ, они сделают все, что я захочу, – бормочет Биллингтон, и у меня мурашки бегут по коже, потому что он уже, кажется, говорит не со мной. – Все, что угодно. Им придется меня слушать, когда я получу всю планету.

Громила ведет меня вниз по короткой лесенке, а затем по коридору с рядом дверей из красного дерева, будто в высококлассном отеле. Одну из них охранник открывает и жестом приказывает мне войти. Секунду я размышляю, не броситься ли на него, но потом понимаю, что это не поможет: у них Рамона, у них адская сеть наблюдения, а я на корабле, который уже оставил сушу далеко позади. В лучшем случае у меня будет одна попытка, и тратить ее зря не стоит. Поэтому я беспрекословно вхожу и устало осматриваюсь, когда он поворачивает ключ в замке.

По крайней мере оказаться запертым в одной из гостевых кают Биллингтона намного комфортнее, чем в полицейском изоляторе. Разумеется, она на борту корабля, и поэтому меньше, чем пятизвездочные апартаменты, но это, пожалуй, единственный параметр, по которому каюта им уступает. Двуспальная кровать, роскошный толстый ковер, иллюминатор (глухой), мини-бар и большой плоский телевизор. На полке рядом с ним стоит несколько книг в мягких обложках и ряд DVD-дисков. Видимо, предполагается, что я напьюсь в стельку под дешевые шпионские триллеры. Письменный стол (маленький, как и сама каюта) напротив кровати сохранил следы компьютера, который они, видимо, убрали раньше – чертовски жаль, но люди Биллингтона не такие дураки, чтобы оставить компьютер там, где я смогу наложить на него руки.

– Черт, – бормочу я и сажусь в мягкое кожаное кресло рядом с баром.

Редко когда в прошлом мне так хотелось сдаться и опустить руки. Я потираю виски. За стеклом иллюминатора только полуночно-черное море под звездным небом. Я зеваю. Действие дряни, которую вколола мне эта стерва Иоанна, закончилось быстро. Сейчас точно не больше четверти четвертого утра. И теперь я понимаю, как устал. После осмотра комнаты никакого очевидного пути к побегу не обнаруживается. К тому же за мной наверняка следят – через глазок на двери, – если у них есть хоть капля мозгов.