Ашот, Боже мой… Ашот, шофер Анжелкиной маршрутки! А этот-то,в берете… И его мрачные глаза, и его недобрые черты тоже знакомы Алене. Павел,шофер Льва Ивановича Муравьева – или его несостоявшийся заместитель, как угодно.

– Ну, чо? – ласково спросил Ашот. – Задрожала? Еще и не такзадрожишь!

– Вы рехнулись? – высокомерно (кто бы знал, чего стоило ейсейчас это высокомерие!) произнесла Алена. – Что вы себе…

Ашот замахнулся. Лицо его из ласково-глуповатого, сияющеготоржествующей улыбкой, внезапно стало таким, что Алена даже зажмурилась иотшатнулась от него.

– Вот именно, лучше молчи и не пялься на меня, а то прибью!

Алена сидела, не открывая глаз. В горле было сухо. Не простосухо, а словно бы теркой там драло, и она часто, мучительно сглатывала. И этимбыла занята всецело – ни одной мысли в голове, ни одного реального ощущения,даже страха она не чувствовала, только режущую боль в горле.

Автомобиль мчался. Куда? Она не решалась посмотреть, вернее,не решалась увидеть. Почему-то казалось, что летят они, не касаясь земли,прямиком в преисподнюю. Потом вдруг мелькнула мысль, что надо бы наблюдать,куда ее везут, запоминать дорогу… И еще одна мысль возникла, такаямедленно-вопросительная: а понадобится ли ей это? Будет ей шанс вернуться?

И она немедленно открыла глаза, и голос откуда-то взялся:

– Куда вы меня везете? Что вы хотите?

– А ну, молчи, сука! – снова замахнулся Ашот, а Алена сновазажмурилась.

– Да ладно, пусть повякает, – донесся голос Павла. – Пустьпоплачет. Недолго осталось.

Недолго осталось? Недолго оста…

– Вы с ума сошли, – сказал третий голос, ранее Алененезнакомый. Через несколько тягучих мгновений она поняла, что это ее голос. Илив ушах звенит так, что она сама себя почти не слышит. Или она разучиласьговорить по-человечески?

– Да это ты с ума сошла! Если думала, что мы тебя недостанем за все, что ты с нами сделала! – крикнул Ашот.

– Я… с вами… что… – Она недоуменно открыла глаза.

– А ты не знаешь? – рявкнул Павел. – Неужели не знаешь? Нутак знай: меня Муравьев выгнал с треском, сказал, что я его позорю, а значит,мне рядом с ним, таким святым и чистеньким, не место. А заодно и Ашота из паркапоперли. Тебе большое спасибо за это, только тебе, никому другому. Ты Муравьеванастропалила!

– Я никому ничего… – пробормотала Алена. – Честное слово!

– Никому, никому! – злобно передразнил Павел. – А откуда онтогда узнал, что я себя за Селиванова выдавал?

– Догадался, наверное, – с трудом выговорила Алена. – Всеведь было понятно в той ситуации, а Муравьев далеко не дурак.

– Он не дурак, зато ты дура! – ухмыльнулся Павел. – Теперьдо конца жизни только про одно и думать будешь: какая ты дура. Но не горюй,думать недолго придется.

– Нет, вы серьезно? – спросила Алена, чувствуя, как губы еерастягиваются в совершенно бессмысленную ухмылку.

– Главное дело, объявление ей мое не понравилось! – взревелАшот. – Из-за какой-то бумажки жизнь людям испортить? Из-за каких-то ишаков?

– Ослов, – прошептала Алена.

– Да какая разница? – внезапно успокоившись, спросил Ашотпочти миролюбиво. – Тебе не все равно, ослов или ишаков? Это одно и то же, чтоты к каждому слову цепляешься?

– Хватит трепаться, – зло полуобернулся Павел, – приехали.Придержи ее там, я гараж открою.

И он выбрался из машины.

Ашот сцапал Аленины руки своими жесткими лапищами и с жуткойзадушевностью вдруг сказал:

– А может, если попросишь, мы тебя оттрахаем напоследок.Хочешь – по отдельности, хочешь – за компанию. Хоть порадуешься…

Алена покачала головой, отвела глаза. Ей было видно, какПавел возится около тяжелой двери какого-то гаража.

Куда они приехали?

Зачем?..

Она не замечала дороги, не запомнила, куда привезли, сколькоехали. Может быть, не запомнила своего последнего пути.

– Слюшай, хочешь девышку, а? – хохотнул Ашот, заговорив сявным акцентом и обращаясь к водителю. – Очень сильно просила.

– Да плюнь ты на нее, – буркнул Павел, садясь за руль. –Больно надо, заразит еще напоследок!

Ашот захохотал:

– Или откусит, от нее всего можно ждать! Ладно, пускайпомрет нетраханой.

– Нет, вы что? – снова раздался тот же голос, в которомАлена с трудом узнала свой собственный. – Вы не можете… – И вдруг что-топрорезалось в голове: – Мой друг видел, как я села в вашу машину!

Иван… Видел ли Иван? Она не могла вспомнить. Нет, кажется,он ушел уже далеко, когда ей удалось поймать машину… вернее, когда поймали ее.

– Твой друг? – хмыкнул Ашот. – Не свисти! Он как чесанул,как и не было, и забыл про тебя!

– Да хоть бы он и видел что, – спокойно сказал Павел,осторожно въезжая в гараж. – Да хоть бы он даже и в книжечку себе номерзаписал! «Опелек»-то в угоне, чей он, хрен его знает. А главное, мы сейчас какпоставим его в гаражик, так и придем… ну, может, в марте, а может, в апреле.Гаражик тоже ничейный, мужик, хозяин его, свою таратайку продал, в гараж и неходит никогда. Так что спи спокойно, подруга. Никто не побеспокоит!

– Вы что, хотите меня запереть в гараже и уйти? – сухим,шелестящим, словно бы бумажным голосом проговорила Алена. – Но как же…

– А вот так же! – по-прежнему спокойно, без всякоговыражения ответил Павел, снова выбираясь из-за руля и открывая заднюю дверцу. –Придержи ее, Ашот.

Алена не успела даже дернуться, как Ашот сграбастал ее вохапку и прижал к себе так, что она задохнулась, а Павел в этот моментперехватил ее руки и ноги лентой скотча, повалил Алену на сиденье – вскрюченной, неудобной, мучительной позе – и вылез из машины. Выбрался и Ашот,наградив ее на прощанье увесистым шлепком.

– Нет! Выпустите меня! – крикнула Алена, пытаясьприподняться, но замерла, услышав голос Павла – добродушный такой голос: